Авантюристы Просвещения: «Те, кто поправляет фортуну»

В «Истории моей жизни» Казанова этот рецепт приписал себе, в «Опровержении Истории венецианского государства» (1769) — банкиру Деметрио Папанелопуло, в «Диалоге с принцем» — Билиштейну. В мемуарах он умолчал о лотарингце (забыть не мог, ибо письма его хранил, не выбросил), как бы разделив его на несколько персонажей: Вальвиль получила ангажемент и подъемные, Кампиони досталась жена-англичанка, обыгранному в Риге русскому дворянину — служба в коммерц-коллегии, самому Казанове и слуге Альберту (Лам-беру) — математические познания и планирование каналов («Вы инженер-гидравлик?» — спрашивает Фридрих II Казанову; вместе с Альбертом венецианец инспектирует рудники в Курляндии и составляет чертежи каналов и шлюзов для осушения низменностей и добычи ископаемых). Хорошо известно, что Казанова точен в мелочах, — зачастую ненужных, тогда как плавное и логичное повествование обманчиво: венецианец сглаживает углы для удобства читателя. Для того, чтобы понять стратегию его поведения в России, причину неудач, надо уяснить писательскую задачу венецианца. Казанова не обманывает: он предлагает особый ракурс чтения с помощью достаточно хорошо скрытых литературных приемов. Анализировать необходимо не только сказанное, но и то, о чем он умолчал или, наоборот, написал с чужих слов.

Рассказ Казановы о годовом пребывании в России построен как повествовательное единство с кольцевой структурой и рифмовкой эпизодов. Техника внутренних предсказаний выстраивает события в логическую цепочку. Их структурируют четыре доминирующие темы мемуаров: власть, театр, любовь, деньги; история поражения рассказывается в различных регистрах.

Казанова празднует в Петербурге сорокалетие. Свой путь земной он прошел до середины еще два года назад в Лондоне, когда почувствовал приближение смерти. На окраине цивилизованного мира ему дается предпоследний шанс преуспеть при дворе просвещенного монарха. Дорога отсюда ведет только обратно, вниз.

Соблазнитель терпит неудачу в стране, где женщины взяли власть. Казанова подчеркивает, что они правят государством, церковью и наукой: «Единственное, чего России не хватает, — это чтобы какая-нибудь великая женщина командовала войском» (ИМЖ, 559). Но, совершая переворот, Екатерина Алексеевна и княгиня Дашкова оделись в военные мундиры и ободряли войска; императрица носила мужской наряд во время пехотных учений лета 1765 г., описанных Казановой. У государыни два способа управлять людьми: ласка и таска, обольщение и деспотизм. Как многие сочинители и путешественники XVIII в., венецианец пишет о деспотизме Русского государства, держащегося на принуждении и страхе, где «цари всегда и во всем почитают себя самодержцами и иного языка знать не желают» (ИМЖ, 572). Но он также показал, как Екатерина II по-женски умело управляет мужчинами; как «государыня, входя, остановилась на пороге, сбросила перчатки и протянула свои прекрасные руки часовым для поцелуя. Подобным благодушным обхождением завоевывала она преданность войск» (ИМЖ, 572), как в Риге целовалась с барышнями, подходившими облобызать ей руку. Другие мемуаристы солидарны с Казановой: Екатерине II приходилось заново белиться и румяниться после того, как она целовалась со всеми благородными девицами[624]; нюхательный табак императрица нарочно брала левой рукой[625].

Казанова сумел понравиться Фридриху II, представ испуганным и покорным, мгновенно подлаживающимся к прихотливой монаршей воле, иными словами, сыграв роль женщины. С императрицей у него шансов не было. Подвел возраст: Екатерина II предпочитала мужчин от 25 до 30 лет, сорокалетних отправляла на заслуженный отдых. Фридрих II, разыгрывавший короля-воина и философа, принимал а саду Сан-Суси всех, кто искал с ним встречи; он не желал рекомендаций, полагаясь на свое умение разбираться в людях. Возможно, Казанова пустился с императрицей в ученую беседу о реформе календаря, памятуя о том, что разговор на сходную тему позволил Квинту Ицилию (Карлу Готлибу Гишарду) войти в доверие к Фридриху Великому, стать его советником и другом. Хотя еще больше желал он повторить свой парижский и берлинский успех — убедить монарха разрешить лотерею. Но встреча с Екатериной II в Летнем саду имеет иной смысл и иной исход. Это отказ от официального представления ко двору. На него венецианец рассчитывать не мог, ибо приехал под именем графа Казановы де Фарусси, прибавив титул к девичьей фамилии матери. Представить его, по этикету, мог либо посол (но венецианского посланника тогда в Петербурге не было), либо глава русской дипломатической службы. О приезде Казановы Н. И. Панин узнал сразу же, ибо по случайности в то же время пересек границу английский посланник Джордж Макартни и донесение о том пришло к нему на стол[626]. Но Панин предложил Казанове прогуливаться по саду, обещая обратить на него внимание государыни, видимо, полагая, что если дело выгорит, то можно подумать и об официальном представлении. Казанова в этой ситуации уподобляется барышням, приезжавшим в сады Версаля, дабы привлечь Людовика XV.