Авантюристы Просвещения: «Те, кто поправляет фортуну»

Рассчитывая на удачу, можно было либо верно служить царствующей особе, либо попытаться свергнуть ее, составить заговор. В отличие от Анны Иоанновны, Елизавета Петровна и Екатерина Алексеевна использовали иностранцев не для того, чтобы править, а для того, чтобы взойти на престол. В перевороте 1741 г. активную роль сыграли фавориты Елизаветы французский посол маркиз де ла Шетарди и врач Лесток. Екатерина полагалась в основном не на французов, а на итальянцев, и в менее важных делах. По роду занятий и образу жизни иноземец в чужой стране обретает характерные качества авантюриста: он вхож в любой дом, постоянно перемещается, готов взяться за любое дело — он идеально подходит на роль связного, он собирает и распространяет информацию. А то, что великая княгиня метит на престол, понимали многие. Незадолго до кончины Елизаветы Петровны шевалье д’Эон написал, что праздная и сластолюбивая жизнь императрицы прямо противоположна энергичной и твердой деятельности, необходимой для управления страной. Он уничижительно отозвался о Петре Федоровиче: лицом дурен и во всех отношениях неприятен, ум недалекий и ограниченный, упрям, вспыльчив, без меры и без толку болтлив, часами говорит о военных делах, преклоняется перед Фридрихом II и к тому же не без сумасшедшинки («un grain de folie»). Д’Эон даже предположил, что если императрица проживет достаточно долго, чтобы воспитать малолетнего Павла, то завещание будет не в пользу отца. Увы, о Павле Петровиче будут говорить все то же самое, слово в слово. Напротив, шевалье весьма высоко отозвался о талантах, красоте и образованности Екатерины Алексеевны, которые несколько омрачены ее сердечными увлечениями. «Я верю в ее смелость, и, по суждению моему, у нее достанет характера предпринять смелое дело, не страшась грядущих последствий»[606]. Но великая княгиня столь явно хочет заниматься государственными делами, уверяет д’Эон, снискать любовь народа, что императрица прониклась к ней недоверием.

Брильянтщика Бернарди, обосновавшегося в Петербурге с 1749 г., арестовали в 1759 г. вместе с канцлером А. П. Бестужевым, И. П. Елагиным, В. К. Ададуровым и сослали в Казань, где он вскоре умер (Казанова утверждает, что он «был отравлен по подозрению, о коем не должно распространяться», — ИМЖ, 556). Понятовскому тогда же приказали покинуть Россию. «Бернарди был итальянский торговец золотыми вещами, который был неглуп и которому его ремесло давало доступ во все дома […] Так как он постоянно бывал везде, то все друг для друга давали ему какие-нибудь поручения; словечко в записке, поданное через Бернарди, достигало скорее и вернее, нежели через прислугу. Таким образом, арест Бернарди интриговал целый город, потому что он ото всех имел поручения, от меня также, как и от других» («Собственноручные записки императрицы Екатерины II»)[607]. Разумеется, в мемуарах Екатерина Алексеевна не стала вдаваться в подробности своего участия в заговоре, но тогда она настолько испугалась, что тотчас сожгла бумаги и сделала все возможное, чтобы установить связь с заключенным. По свидетельству Казановы, сын Бернарди по восшествии императрицы на престол исхлопотал пенсию, и только неудачная женитьба на комедиантке помешала ему сделать карьеру при дворе.

В 1764 г. в Германии, по дороге в Россию, венецианец встречает виолончелиста Даль Ольо и слышит рассказы об Одаре, проехавшем чуть раньше. Как утверждает Джакомо, императрица, щедро наградив, выпроводила из страны итальянцев, связавших нити заговора летом 1762 г. Вместе со своим братом, музыкантом и композитором Доменико (1700–1764), венецианец Джузеппе Даль Ольо (ум. между 1791 и 1796 гг.) тридцать лет, с 1735 г., состоял при Петербургской придворной капелле. В мемуарах Екатерина II вспоминает, как в бытность ее великой княгиней музыкант помог ей переправить письмо к матери, принцессе Ангальт-Цербстской, удаленной от русского двора[608]; об участии Даль Ольо в заговоре сведений нет.