Но буйное воображение не позволяет барону остановиться на чем-то одном. Он еще раз пересматривает все площади в поисках места для памятника Екатерине II. Как один из вариантов он предлагает переустроить Гостиный двор, соорудить там восьмиугольную площадь с Екатерининским столпом в центре[503]
; в XIX в. памятник императрице на высоком цоколе поставят неподалеку. Наконец, Билиштейн убеждает всех, что лучшее место – это Сенатская площадь, и переделывает свой план. Он предлагает установить там памятник государыне, а статую Петру I соорудить напротив, на другой стороне Невы[504].Как всегда, Билиштейн промахивается, чуть-чуть не попадая в цель. В январе 1767 г., то есть одновременно с мемуарами, которые Билиштейн направляет государыне, Бецкой предлагает Фальконе создать памятник Екатерине II. Скульптор предлагает несколько вариантов, в 1768 г. он делает модель, но разбивает ее, обидевшись на иронические реплики Бецкого и поняв, что сама императрица не уверена, нужен ли ей памятник[505]
. 5 мая 1768 г. Бецкой извещает Сенат об окончательном решении государыни: поставить памятник Петру I на Сенатской площади. Но даже четыре года спустя, в 1772 г., д’Аламбер в письме к Екатерине II утверждает, что российские подданные поручили Фальконе «возвести вам рядом с Петром I бессмертный монумент»[506].Разрабатывая свой проект памятника, Бецкой предложил изобразить Петра верхом на коне, в греческом одеянии и с фельдмаршальским жезлом в руках; уточняя, куда должна смотреть статуя, он использовал предложения Билиштейна[507]
. Фальконе не терпел дилетантских приказов, поданных под видом советов, но не мог напрямую высмеять директора Канцелярии от строений, а потому отыгрался на Билиштейне, идеальном козле отпущения. 15 апреля 1769 г. он написал ответ на проект, переданный ему Билиштейном более двух лет назад, и отправил его Екатерине II. Фальконе своей иронией заставляет двигаться Медный всадник, представляя, как он крутится во все стороны, смотря одновременно налево, направо, вперед и назад. «Если вы решили, что должность ваша – подавать идеи, то станете притчей во языцех», – предупредил скульптор земляка[508]. Оживший истукан прикончил бедного безумца – императрица взяла сторону Фальконе: «Правый и левый глаз Петра Великого меня очень насмешили; это более нежели глупо»[509].Несчастья преследуют Билиштейна, умирает жена, он остается с двумя маленькими детьми, Павлом и Екатериной. Работа Уложенной комиссии будит в нем новые надежды, он составляет несколько мемуаров, до нас не дошедших, но все втуне. Билиштейн решает круто изменить свою жизнь после начала Русско-турецкой войны (1769–1774), вспомнив, что должность у него полковничья. В конце 1769 г. он через генерала П. И. Панина подает императрице план своей деятельности на новом поприще, и Екатерина II с легким сердцем отпускает его[510]
. Видимо, тогда же он пишет сочинение о развитии южных областей империи и распространении на юг Европы политических интересов России, о котором упомянет впоследствии[511]. Благодаря покровительству графов Паниных его отныне числят по ведомству Коллегии иностранных дел и командируют во вторую армию, под командование П. И. Панина, для «ведения особой корреспонденции и дел на иностранных языках»[512]. Вероятно, Никита Панин рассчитывал приобрести дополнительный источник информации с театра военных действий, а Петр Панин видел в бароне будущего историка своих побед: «Биллиштейна с удовольствием по вашему последнему письму ожидаю и по последней мере надеюсь поспособствоваться в нем свидетельством на будущие времена всем упражнениям здешней армии»[513].В апреле 1770 г. Билиштейн добирается в ставку Петра Панина в Харьков почти одновременно с князем А. Б. Куракиным, и с этого момента коллегия посылает ему жалованье в армию. Барон принимает участие в осаде и взятии Бендер осенью 1770 г. После отставки генерала П. И. Панина Билиштейн инспектирует крепости на Черном море и в Бессарабии, а затем отправляется в первую армию, под начало графа Румянцева. С декабря 1770 г. по март 1771 г. он пишет в Яссах, столице Молдавии, мемуар о будущем покоренных княжеств: «В интересах ли Российской империи сохранить провинции Молдавии и Валахии на правах собственности или на правах протектората?» (Est-il de l’intérêt de l’Empire de Russie de conserver les Provinces de Moldavie et de Valachie à titre de propriété ou à titre de protection?)[514]