Заннович действительно интриговал в Польше в 1775–1777 гг. То он поддерживал конфедератов, и в первую очередь графа Михаила Огинского, Радзивилла, Виельгорского, против короля, коего именовал символом и причиной упадка Польши, то писал письма Станиславу Августу, уверяя, что он один способен с помощью денег сплотить конфедератов вокруг трона. Жан Фабр полагает, что он сам мечтал о польском престоле[585]
. Обращаясь к монарху, С. Заннович утверждал, что якобы пользуется покровительством Фридриха II, короля Швеции Густава III и Екатерины II, расположением турецкого султана. Разумеется, сочинял, а может быть, и сам верил в это. Вместо поездки в Константинополь он издал в подражание Монтескье «Поэтические и философские сочинения турка» (1779)[586]. В Россию он действительно хотел приехать и дважды безрезультатно писал в конце 1775 г. о том Екатерине II из Дрездена и Варшавы (см. Приложения). Позднее он утверждал, что побывал в Петербурге в 1777 г., на титульных листах двух его книг, 1779 и 1783 гг., в качестве места издания значится Петербург и даже Императорская Академия наук[587] – опять-таки мистификация. Правда, на русский язык действительно переводилась его любовная лирика и исторические сочинения, как отдельными изданиями, так и в журнале «Утренние часы»[588]. В ноябре 1785 г. Заннович поместил объявление в приложении к «Кельнской газете» (Gazette de Cologne, LXXXVIII, 4): «Недавно перевели на немецкий язык новое славное сочинение, написанное по-французски Степаном Ганнибалом, Принцем и древним Пастырем Албании, и прочая, и прочая, озаглавленное: История революций, политики, торговли и войн в Российской империи, от Петра I до Екатерины II […], напечатано в Лейпциге объединенными издателями, 1785, с географической картой» (неизвестно, вышло ли оно в действительности).В письме из Регенсбурга от 3 августа 1785 г., адресованном придуманному им американскому купцу Томасу Бритману, Заннович уверяет, что в октябре отправится к русскому двору, предварительно переговорив с послом во Франкфурте-на-Майне графом С. П. Румянцевым, у которого намерен быть восьмого числа.
Если приедете в Европу, я либо примчусь к вам из Петербурга, либо, если буду предводительствовать армией в Албании против турок, то приглашу вас к себе. Я люблю вас гораздо более, чем ваши 400 луидоров да и все луидоры мира, —
уверял он корреспондента-призрака[589]
.Степан Заннович и впрямь состоял в переписке с наследным принцем Пруссии Фридрихом Вильгельмом. Он посвящал ему оды и трактаты, в том числе о воспитании будущего государя, образцово добродетельные и скучные («Воспитание», 1773, «Коран наследных принцев», 1783), – сам он этим заповедям не следовал. Заннович хотел играть роль ментора и чуть ли не близкого друга принца, послал ему в 1779 г. сочинение о коварстве женщин и о том, что без них лучше (что при прусском дворе звучало весьма двусмысленно). Фридриху Вильгельму скандально изменила первая жена, за что была сурово наказана, но, несмотря на это, прусский принц с Занновичем не согласился и выступил в защиту прекрасного пола[590]
. Подарки, которые принц Албанский осмеливался посылать принцам крови, возвращались обратно – считать его ровней никто не желал. Подобно русским самозванцам, долмат Заннович естественно подхватывал чужую легенду, но, как западный авантюрист, он облекал ее в письменную форму: после гибели Степана Малого он выпустил о нем книгу, поместив собственный портрет в виде полководца, побеждающего турок, и приписав себе его деяния: «Степан Малый, он Этьен-Пети или Стефано-Пикколо; лже-Петр III, российский император, появившийся в Великом Герцогстве Черногорском […] в 1767, 1768 и 1769 гг.» (1784)[591]. Он настолько сжился с легендой, что в 1784 г. во время вооруженного конфликта между Голландией и Австрией осуществил политический шантаж на европейском уровне, потребовав значительные суммы, дабы набрать войска в Черногории или помешать им встать на сторону противника. Он предъявил счет Нидерландам, но тут на беду всплыла его давняя финансовая афера, которая поставила Голландию и Венецию на грань войны. Степан Заннович был разоблачен и арестован в Амстердаме. В очередной раз он предсказал близкую кончину, напечатав 14 апреля 1786 г. мемуар в свою защиту, обращенный к Генеральным штатам: «Моя камера, та самая, где содержался за долги Теодор, корсиканский король, быть может, станет мне могилой»[592]. Степан вскрыл себе вены в тюрьме, а Фридрих Вильгельм в тот год взошел на престол.