Авантюры открытого моря

Если в Сталина многие верили и почитали его искренне, то Брежнев, омундиренный аппаратчик, отнюдь не представлял собой кумира даже для самой далекой от политики части народа. Слова Саблина о бедах страны, о ее корыстных и бездушных вождях, возможно, были самыми первыми словами правды, сказанными матросам официально, они обладали для них бесспорной очевидностью, особенно убеждать их, агитировать не пришлось. Искры упали на сухую траву. «Сторожевой» развел пары…

Главный камень преткновения для тех, кто не приемлет саблинского вызова, в том, что он нарушил военную присягу. Нарушил ее, ибо арестовал командира, взял командование кораблем и перестал подчиняться приказам вышестоящих начальников. Да, все это так. И тут есть о чем подумать. Но вот что удивительно. Газета «Красная звезда», та, что не раз бичевала Саблина посмертно, воздавая дань декабристам, воспевая их мятеж на Сенатской площади, утверждает устами своего публициста:

«Русские офицеры… честь свою ценили выше, чем присягу» (26 декабря 1990 года).

Значит, получается так, что русским офицерам можно было ценить свою честь выше, чем присягу, а советским — нельзя. Я вообще против искусственного разделения русской дореволюционной армии и современной. Но это особый разговор. Здесь же хочу напомнить, что и ныне лучшие офицеры честь свою ставят превыше всего. И капитан 3-го ранга Саблин — из их числа.

Из конспектов Саблина:

«Человек может и часто должен жертвовать своей жизнью, но не личностью. Жертва есть условие реализации личности». Ник. Бердяев.

«Большинство людей умирает, достигнув 20—30-летнего возраста. Перешагнув этот рубеж, они превращаются в собственную тень». Ромен Роллан.

Поступок Саблина мажется нам случайным броском героя-одиночки лишь на фоне нашего общего неведения о том, что все семьдесят лет партийной диктатуры борьба против нее не прекращалась. Еще не написана история этой борьбы. И как бы историки-наемники ни трактовали эту борьбу, ни наклеивали на нее пестрые ярлыки правых (левых) мятежей, она тем не менее шла до самых последних дней, и дело Саблина — это закономерный, неслучайный эпизод в череде.

Да, он не отбросил коммунистическую фразеологию, но не потому, что фанатично верил в лучезарное завтра по Марксу-Энгельсу — Ленину, а потому, что надеялся, что матросы, офицеры, все советские люди пойдут за ним скорее и вернее, если ему не придется ломать привычный им стереотип мышления, если он не даст повода сразу же заклеймить себя тавром антикоммуниста, которое повлечет за собой весь набор идеологических ярлыков: антисоветчик, пособник империализма, вплоть до агента спецслужб.

С позиций истинного коммуниста, борца за неискаженное Учение он был менее уязвим со стороны идеологической инквизиции.

Так я думаю о Саблине теперь, прочтя его дневники, конспекты, письма, выслушав рассказы о нем его друзей и близких. Впрочем, вполне допускаю, что он мог искренне верить в справедливость марксизма-ленинизма, незамутненного кровавой практикой ВКП(б) — КПСС. В любом случае для него важнее всего было публично уличить партийных бонз в чудовищном расхождении их слов с их делами.

Сомнение в коммунистической убежденности Саблина высказал и генерал Борискин: «Скажу, что Саблин свои преступные действия только прикрывал коммунистическим призывом, а на самом деле готовил себя в военные диктаторы вроде генерала Корнилова или адмирала Колчака».

Оставим Колчака и Корнилова на совести генерала. Однако возьмем в толк, что Саблин, как и все мы, воспитывался не беспрестанном воспевании революционного насилия. Вспомним фильм «Броненосец “Потемкин”»: матросы, разъяренные недоброкачественным борщом, выбрасывают офицеров за борт и в конце концов уводят боевой корабль в чужую страну. Все они — беззаветные герои. Откроем любую книгу по истории русского флота. Бунт на крейсере «Память Азова»: матросы, недовольные все тем же борщом, берут на штыки командира корабля, убивают кувалдой инженера-механика, стреляют в только что назначенных на корабль девятнадцатилетних, ни в чем не повинных мичманов, и конечно же зачисляются нашими историками в герои. Матросы «Авроры» убивают своего командира — их портреты на музейных стендах.

Примерам несть числа. И потому удивление — «Как подобная мысль могла прийти в голову советскому офицеру?!» — лицемерно.

Выступление Саблина похоже на акт политического терроризма. Но это чисто внешнее сходство. Ибо Саблин полагался в своем выборе не на силу корабельного оружия, а на силу факта самого выступления.

Человек попытался дать сигнал аварийной тревоги на всю страну, замкнув провода своим телом, своей жизнью. Сигнал, запоздавший на полтора десятилетия. И те, кому был выгоден «сон разума» миллионов, его расстреляли. И сделали это так тихо, что звук выстрела не разбудил нас, благостно спавших…

Кое-кто из осторожных комментаторов усмотрел в выступление Саблина чуть ли не попытку военного переворота.

Да полноте!