Авантюры студиозуса Вырвича

Как студиозус и рассчитывал, упоминание бывшего однокурсника, отмен­ного изобретателя, который придумал двигатель нового вида и сделал желез­ную черепаху — боевую машину по чертежам великого Леонардо, подейство­вало на профессора, как свежая кровь на ворона. Лёдник поджал надменные губы, аккуратно снял камзол, повесил на высокую спинку кресла, напомина­ющую силуэт готического храма, стянул парик, и черные волосы, перетяну­тые на затылке шелковой лентой, упали на спину, решительно засучил рукава ослепительно-белой рубахи. Если бы кукла, ради исследования которой происходили эти подготовительные процедуры, могла мыслить, то, несмо­тря на высоту, выпрыгнула бы в окно: полоцкий Фауст принял вызов и не отступит, даже если нужно будет разобрать подарок до последнего винтика. Вырвич тоже радостно закатал рукава. Может быть, возиться с механизма­ми и не совсем шляхетское дело, но Прантиш твердо усвоил, что в науке свои баталии и дуэли, которые требуют смелости не меньшей, чем военное дело.

Металлический соловушка снова зашуршал, защелкал на циферблате часов, но на него обратили внимание не большее, чем на залетевшую муху. С восковой Пандоры бесцеремонно и неделикатно стащили голубое в розовые цветки платье, и оскорбленная красавица напрасно всматривалась грозным взглядом лучистых серых глаз куда-то в пространство, из которого приходят призрачные мстители за честь восковых дам.

Профессорский слуга Хвелька, курносый добродушный толстяк, несколь­ко раз стучал в дверь, почтительно просил сообщить, когда пан профессор появится дома, потому что пани Саломея волнуется. Но был отправлен назад очень непочтительно — даже губы у бедняги от обиды задрожали. Хвелька достался профессору полумертвым от желтухи — хозяин, известная пьянь, приехал в Вильню на соймик, ну и загулял, слуга тоже нализался как грязи, печень и не выдержала. Лёдник случайно заметил его в углу пировального зала скрюченным в узел. Хвелькиному пану было не до забот о больном, и он предложил доктору, если ему так уж интересна судьба пожелтевшего неудачника-холопа, выкупить его за десять талеров. Лёдник холодно сказал, что его самого в свое время продали за шелег, но Хвельку за названную цену выкупил, выходил и стал для спасенного земным божеством, грозным, всемо­гущим и милостивым. С единственным пороком — запрещает бедняге слуге намочить усы даже в пиве.

Богатый пациент несколько раз присылал лакея. Стремились в каби­нет проштрафившиеся студиозусы. Приходили от профессора Франтишка Попроцкого, который уже несколько лет выпускал в Вильне «Политические календарики», для коих Лёдник писал статьи по медицине. Но все получали из-за запертых дверей довольно резкие предложения появиться в другой день и, напуганные подозрительным лязгом в кабинете, считали за лучшее уйти.

Тем более, было чем себя занять: славный город Вильня начинал много­дневное горевание по умершему великому гетману Михалу Казимиру Рыбонь­ке, тело которого должны были перевозить в Несвиж. Погребение и другие траурные церемонии с личностью такого ранга занимали люд честной не менее, чем военные действия. К тому же и побоища могли случиться. В Вильню должен был приехать сын и наследник Михала Казимира, Кароль Радзивилл по прозвищу Пане Коханку. Следовало решить судьбу освобожденной после смерти Михала Казимира должности воеводы виленского. И Кароль твердо рассчитывал ее унаследовать. А этого желали далеко не все, потому что многие почитали князя за безумца и рассказывали, как даже покойный ныне отец нередко приказывал подымать мосты перед своим замком, дабы не пустить пьяного в мякину сыночка с его «албанской бандой», предлагая протрезветь детинам за ночь на морозе. Однажды даже приказал в воздух из пушки стрельнуть, чтобы отогнать оголтелых. Из такого, порченого, — что за повелитель? На соседей наезды устраивает, в конторах окна бьет. А на должность виленского воеводы уже претендует представительный пан Михал Богинский, представитель Фамилии — могучего объединения магнатов во главе с Чарторыйскими. И когда соберется сойм. Уже сейчас под окнами гудят-шумят волны фанаберии людской, а буря вся впереди. И кто знает, где восстанет нерушимая скала, о кою то море разобьется, или где строится спасительный ковчег — не здесь ли, в кабинете профессора Виленской акаде­мии, из покрытых красным лаком досок, на одной из которых написано имя «Пандора»?

Вдруг рука куклы шевельнулась — это было даже страшно. И начала водить карандашом туда-сюда. Все остальные части куклы оставались омерт­велыми. На листе бумаги возникли ровные полукруглые линии.

— Здорово! — обрадовался Прантиш. Но Лёдник выглядел недовольным.

— Этого очень мало. Будто кто-то специально поставил на механизм ограничитель «для дураков». Чтобы включили и успокоились. А я не люблю, когда меня считают дураком. Нужно задействовать эту паненку целиком.

И Лёдник с новыми силами взялся за ремонт, как мороз на ночь.

— Бутрим! Тебя в алхимическое золото переплавили? Ты зачем Хвельку прогнал?