Авария, дочь мента (сборник)

Все происходило мирно, по-домашнему, Пинчер будто не замечал направленной на него пушки и пальца на спусковом крючке и вроде бы действительно принимал поздних гостей – не слишком радушно, но в рамках приличия.

– Удивляешь ты меня, Беглов, – вздохнул он на ходу. – Сорок лет нормальным человеком был – и как с цепи сорвался: то контрабанда, теперь разбой. Статья сто сорок шестая, до пятнадцати с конфискацией…

– Иди-иди!

– Вот и старшим стал тыкать, – сокрушенно покачал головой Пинчер.

К удивлению Бегуна, квартира была обставлена очень небогато, не в пример Диминым хоромам: дубовая мебель пережила, наверное, не одно поколение хозяев и давно требовала реставрации, старый телевизор, никакого антиквариата на стенах, только под увеличенными мутноватыми фотографиями Пинчеровых предков висели наградные шашки, выцветшая буденовка, маузер с именной пластиной на деревянной кобуре, ордена.

Пинчер включил свет в кабинете и указал на секретер:

– Здесь твой Спас. У меня там пистолет лежит, так что лучше возьми сам. А то увидишь пушку, будешь нервничать, пришьешь бедного старика, а это уже сто вторая, высшая мера…

Бегун, не выпуская Пинчера и Диму из виду, подошел к секретеру. За дверцей с краю лежали макаров в подмышечной кобуре и наручники. Он сунул пистолет в карман, бросил наручники в сумку. Вытащил икону, сдернул с телевизора салфетку и бережно завернул. Он не ожидал, что все завершится так быстро и буднично. Оставалось выбраться из Москвы, но так, чтобы Пинчер и Дима не подняли раньше времени тревогу.

– Одевайся, – кивнул он Пинчеру. – Ксиву свою не забудь…

Проходя мимо комнаты жены, Пинчер прижал палец к губам: «тсс…», старательно укутал горло шарфом, надел куртку и осторожно, чтобы не щелкнул замок, прикрыл дверь. По городу они ехали молча – Дима за рулем, Пинчер рядом с ним, Бегун сзади сжимал в потной ладони рукоять парабеллума.

На Кольцевой наперерез им шагнул из темноты гаишник со светящимся жезлом и автоматом. Дима задергался, не зная, что делать, глянул в зеркало на Бегуна.

– Остановись, – приказал Пинчер. Громоздкие фигуры в тяжелых бронежилетах окружили машину.

– Одно слово – и ты труп, – предупредил Бегун.

– Только не нервничай, – не оборачиваясь, сказал Пинчер. – И руку из кармана вынь.

Он протянул в окно удостоверение. Гаишник осветил фонарем красную книжицу, потом лицо, провел лучом по остальным пассажирам, молча козырнул, и тяжелые фигуры снова исчезли в темноте.

Когда отъехали от города, Бегун велел:

– Стой… Выходите оба.

Он чуть углубился в лес, приглядывая подходящее дерево. Нашел осинку в обхват пальцев и бросил наручники Пинчеру.

– Вот это с удовольствием, – весело сказал тот. Привычным движением заломил Диме руки за спину вокруг ствола и замкнул стальной браслет.

– Что мне, сдохнуть здесь? – жалобно заорал Дима.

– На. – Бегун бросил ему под ноги перочинный нож. – Поработай хоть раз в жизни…

Когда шум мотора затих, Дима покричал на все стороны, прислушиваясь, не ответит ли кто. Ответило только эхо.

Он ногой подвинул к себе нож, неловко присел вдоль ствола на корточки, вслепую открыл за спиной лезвие и начал строгать сырое вязкое дерево, боязливо поглядывая в темную глубину ночного леса.

– Можно? – кивнул Пинчер на пачку сигарет, лежащую перед ним на «торпеде». Не дождавшись ответа, вытащил одну и с удовольствием закурил. – Жена запрещает, так что с собой не ношу.

Бегун молча гнал машину сквозь ночь. Пистолет лежал у него под левой рукой.

– А теперь, когда ты успокоился, – продолжал Пинчер, – я хочу объяснить тебе, парень, во что ты влип. Плохо твое дело, Беглов. Ты, наверное, думаешь: наказал жадного Диму, пугнул нехорошего Пинчука – и Спас твой? Дело-то не во мне. Я что – винтик в машине. Ты не представляешь, под какую машину ты лег. Под паровоз… у которого в коммуне остановка… Я ведь спрашивал, помнишь ли ты указ от февраля восемнадцатого – о конфискации церковных ценностей? Ты думаешь, на эти деньги закупали хлеб для Поволжья? – усмехнулся Пинчер. – Нет, эти миллионы шли туда, – кивнул он наверх. – И все эти годы они торговали родной историей. И будут торговать, кто бы там ни был в Кремле… Я ведь сто раз мог тебя посадить. Но если б мы вас пересажали – некому было бы по деревням ходить. А то, что мы у вас отнимали, что таможня перехватывала – все туда же шло, за кордон. Только по другим каналам. Это монополия, Беглов. А знаешь, что бывает с теми, кто на монополию покушается? Слышал, наверное: парнишка-следователь раскрутил дело о ценностях, которые из Германии в сорок пятом вывезли? На два миллиарда долларов… В Калуге под поезд нечаянно упал. А ведь я его предупреждал: не лезь под паровоз. Не послушался, трое сирот остались… Я ведь так спокойно тебе доску отдал, потому что она через день-два ко мне вернется. Ты с этого мгновения действительно бегун. А за тобой сто охотников.

– Ты-то что с этого поимел за безупречную службу? – насмешливо спросил Бегун.

– А я художник. Как и ты, – засмеялся Пинчер. – В каждом деле есть свои художники… Слушай, Беглов. Если мы до утра успеем обратно, я обещаю, что ты останешься жив.