Аварийный взлёт

— Нет. Во-первых, я вроде как в ссылке… с радикулитом. Во-вторых, от меня мостик к Старчуку перебросить — пять минут. А я не хочу Никиту не только Огородову, но и всем прочим подставлять. Пусть безобразничает, — в трубке послышался почти ласковый смешок, — под моим присмотром.

Лавронин отключился, а Дергачев набрал номер Кондаковой.

Вместо традиционно рявкающего «Да!» в трубке раздалось слабое «Да-а-а».

— Нина Григорьевна, что с вами? — удивился Дергачев.

— Временно подыхаю, — тяжелым голосом отозвалась Кондакова. — Вся эта нервотрепка… бессонная ночь… утром пришла на работу, было еще ничего… а потом как прихватило… давление шандарахнуло… голова разламывается… Дома лежу…

Сергею вдруг стало тревожно. Уж если Кондакова, которая никогда не ходит, а только носится, которая своей безумной энергией способна снабжать электричеством весь аэропорт, а мощным ором перекрывать шум самолетных двигателей, вдруг легла в лежку — значит, и впрямь дело плохо.

А еще ему стало неловко. Ведь он позвонил по сути со шпионской целью — найти доказательства, что Кондакова враг, хотя в это плохо верилось. По большому счету он, Дергачев, в это вообще не хотел верить, однако по логике все убедительно сходилось, а он не психолог, в отличие от психолога Казика, который утверждал: умный враг — часто очень убедителен в дружбе. При мысли, что Нина Григорьевна могла хотеть смерти Ольги, Сергей изнутри словно ледяной коркой покрывался.

— Может, нужна помощь? — спросил он.

— Да какая там помощь? Сама справлюсь, — едва ли не простонала Кондакова. — У меня такое бывает, раз в год. Через несколько часов пройдет.

— Но, может, все-таки врача вызвать? Может, какие анализы возьмет, крови к примеру?

— Какие к черту анализы? Зачем? — сердито буркнула Кондакова.

— А вы к какой поликлинике приписаны? — проявил настойчивость Дергачев и услышал:

— К нашей авиагородковской. — И без паузы: — Как там Ольга?

— Поправляется.

В трубке раздался вздох. Но Сергей не уловил: вздох облегчения или разочарования?

— Вы там у этих, у следователей, спросите: когда они мне ключи от Ольгиной квартиры вернут? Они ключи у меня забрали. И когда я смогу в квартиру зайти?

— Зачем? — не понял Дергачев.

— Затем, что убраться у нее надо, все помыть… Сколько народа ночью шастало, все залапали, затоптали… — с усталой раздраженностью сказала Нина Григорьевна.

— Спрошу, — сглотнув комок подозрительности, пообещал Сергей. — А вы поправляйтесь.

— Ага, — вновь вздохнула Кондакова и отключилась.

Ну надо же, подумал Дергачев, в каком-нибудь детективном фильме группу крови определяют за считанные секунды, а в жизни это выяснить тихо и незаметно — целая проблема. Впрочем, детективные фильмы он смотрел редко, а в реальности ничего толком разузнать не сумел. И все же кое-какую информацию он добыл, а самую ценную передал Лавронин.

Дергачев набрал номер Купревича, но тот не отреагировал. И Сергей решил, что пора нормально поесть, причем в столовой, куда начальники обычно не заглядывали, а Дергачев заходил, поскольку вкусно кормили.

Он набрал полный поднос и тут увидел в дальнем углу Гаврюшина.

— Севастьян? — спросил удивленно, попутно расставляя на столе тарелки. — Ты что ж, вторые сутки на службе?

— Ну так должен же кто-то службу служить? — весело откликнулся Гаврюшин. Вид у него был на удивление бодрый. — Особенно, когда в наших доблестных рядах образовались сразу две дыры. Один с женой в роддоме, а другой вообще ногу сломал. Вот мною сразу две дыры и заткнули. А как там Ольга Валерьевна?

— Лучше.

— Ну и хорошо. На квартиру Ольги Валерьевны, небось, толпу нагнали и вас с Ниной Григорьевной припрягли как главных свидетелей? У нас здесь ночь была спокойная, я даже поспал, а вас с Ниной Григорьевной, наверное, до утра держали?

— Почти.

— Представляю, какой там-тарарам устроила Нина Григорьевна. Она ж подружка Ольги Валерьевны. Небось, до сих пор молнии мечет и громы гремит. Она ведь круче любого генерала! — Прозвучало это со смесью опасливости и восхищения.

— Заболела Нина Григорьевна, — посочувствовал Дергачев. — После всех этих передряг давление у нее подскочило, в лежку лежит у себя дома.

— Заболела? Кондакова? — изумился Гаврюшин. — Она ж здоровее всех здоровяков!

— С чего ты взял? — пожал плечами Сергей.

— Так она сама говорила. Я слышал, когда мы кровь сдавали.

— Кровь сдавали? — мгновенно напрягся Дергачев. — Когда?

— Да месяца четыре назад, у нас очередной День донора в аэропорту проводили. У нас раза три в году этот самый День проводят, медпункт с кадровиками организуют, со станции переливания крови приезжают. Ну вот мы вместе с Кондаковой и сдавали. Ее о самочувствии спрашивали, а она и сказала, что здоровее всех здоровяков. Между прочим, врачица со станции около нее прямо крыльями трясла. Говорила, что Кондакова… — Севастьян задумался, вспоминая чем-то зацепившие его слова, и, наконец, радостно провозгласил: — Врачица сказала, что Нина Григорьевна прямо идеальный донор.

— А с чего вдруг идеальный? — не понял Дергачев.