Авдеенко Избранные произведения в 2-х томах. Т.2 Повести; рассказы

КП спрятался близ вершины горы, справа, где густо росли вечнозеленые фисташки и можжевельник, игловидные листья которого застилали землю, и она была мягкой, как манеж, и пахла хвоей. Метров на тридцать ниже, на тыльном, невидимом врагу склоне, между камней выступал родник. Он падал вниз с высоты человеческого роста в круглую каменную чашу, такую большую, что в ней могла уместиться машина. Родниковая вода, как обычно, плескалась холодная и чистая. И конечно же, очень вкусная.

Противник окопался за лощиной, прикрытой ксерофильным редколесьем. Передний край немцев чернел на юго-западных скатах, пологих, лысых, и лишь самый левый фланг был прикрыт низким и жестким кустарником. Данные разведки говорили, что на этом коротком участке немцы сосредоточили 72-й пехотный полк, 10-й велоэскадрон и 500-й штрафной батальон.

Солнце отступало. И темнота опускалась на землю плавно, словно на парашюте. Тяжелая туча низко замерла над горой. Из лощины не тянуло ветром. И командир полка с печалью подумал, что к ночи соберется дождь.

Адъютант притащил термос с кашей. И девчонки-радистки Галя и Тамара из Новороссийска, которые не доводились сестрами, но действительно были очень похожими, сели ужинать. На столе, сложенном из ящиков, лежала клеенка, новенькая, красно-белая, гордость девчонок, и чадила коптилка — сплющенная гильза артиллерийского снаряда и огненный фитилек над ней, как гребень.

Девчонки были красивые. И пудрились, и подкрашивали губы. И не принимались за еду, не помыв рук. Но майор, который уже третью неделю спал по два часа в сутки, был равнодушен к «подвигам» девчонок и, что совсем непростительно мужчине, забывал порадовать их, хотя бы иногда, комплиментами.

Вот почему радистки завизжали от восторга, когда на пороге землянки появился полковник Гонцов — из штаба дивизии. Худощавый, с красивыми глазами, он снял каску, бросил ее в угол. Распахнул плащ-палатку и вытащил откуда-то две большие розовобокие груши. Он протянул груши девчонкам и, здороваясь, поцеловал ручки. Майор, который, как и полагалось при появлении старшего начальника, стоял по стойке «смирно», вдруг обратил внимание на разрумянившихся радисток и удивился, словно только сейчас понял, что они женщины.

— Завидую тебе, Журавлев, — вздохнул полковник Гонцов. — Умеешь устраиваться. Ведь эти два ангела-хранителя любую землянку на дворец похожей сделают.

Майор Журавлев, на которого и в лучшие годы женская красота чаще всего навевала скуку, равнодушно пожал плечами.

Ангелы-хранители кусали груши, и сок блестел у них на губах.

Адъютант Ваня Иноземцев сказал:

— Вот сейчас постельку майору способим. Тогда у нас и полный порядок станет.

— Можешь не торопиться, — ответил полковник Гонцов. — Я приехал с радиомашиной… — И многозначительно добавил: — Будем фрицев развлекать.

Гудит в небе самолет. Высоко гудит. А небо тучами заштукатурено — ни звездочки, ни луны. И прохлады нет. Просто сырость. Подворотничок к шее липнет, словно смазанный. Неприятно.

Радистка Галя сидит на бревне у входа в землянку. Но вход завешан палаткой. И нет никакого входа. Темнота — только неподвижные деревья да силуэт часового между ними. Часовой ходит. И шаги его слышны. И радистке не так одиноко. Галя три месяца назад стала радисткой. А вообще она учительница. Самым маленьким дорогу в жизнь открывает. «Здравствуйте, дети! Вот и наступил тот час, когда вы стали школьниками».

Где сейчас ее ученики?

Мать с сестренкой в Ташкенте, отец воюет на Балтике. А она вот здесь, северо-восточнее Туапсе.

Немцы повесили ракету. Ее не было видно отсюда, потому что вершина горы прикрывала большую часть неба, однако макушки деревьев заблестели и тени побежали по лощине — ничейной земле, пристрелянной по квадратам и с той, и с другой стороны.

Иноземцев вышел из землянки, когда ракета догорала.

— Убери лапы, — сказала Галя, — противно.

— Ты говоришь так, будто я не мужчина.

Иноземцев был роста невысокого, узколобый, с маленьким носом и маленькими глазками, но губы у него краснели очень сочные, и, если бы не брюшко, он мог бы быть вполне сносным на внешний вид. Но брюшко (в его-то годы и в таких условиях!) придавало ему сходство с комедийным персонажем. И Тамара, насмешница, иногда озабоченно спрашивала:

— Ваня, а Ваня, ты случайно не в положении?

Ваня вскипал, словно чайник, только пилотка на нем подскакивала, как крышка, и говорил:

— Ума нет — считай, калека.

— Поделился бы, — поддерживала подругу Галя.

— И точно, — не унималась Тамара, — смотри, какой у него лоб высокий. Сократовский.

Ваня — человек от земли, он чувствовал, что эти девчонки посмеиваются над ним беззлобно, и то лишь потому, что не признают его красоты, не подозревают о его мужской силе. Но иногда, может, от усталости он срывался и психовал:

— Я не обезьяна. Я, может, про тебя больше знаю. А за сократовский лоб перед командиром отчитаешься.

Однако эти маленькие стычки происходили исключительно в отсутствие майора Журавлева, которого одинаково боялись и уважали и адъютант, и радистки.

Сейчас Галя сказала миролюбиво: