Авдотья

– Нет-нет, с ней всё хорошо. Просто она, видимо, застеснялась, что её застали в таком виде, со щёткой в руке. Она взяла у нас подработку, ну, что-то вроде уборщицы, а основная её работа – воспитательница.

– Понимаю, понимаю, – заговорил мужчина, – в работе уборщицей нет ничего зазорного, но девушки бывают иногда излишне щепетильными.

Заведующая тут же, сообразив, что неловкость ситуации можно развернуть в нужное её русло, стала объяснять мужчине, что Дуня – одна из лучших воспитательниц детского сада, а, возможно, даже и лучшая.

Тем временем Дуня подбежала к лавочке, стоящей во дворе детского сада, и села на неё, предварительно походив взад-вперёд. Нервы её натянулись, готовые лопнуть от какого-то страшного напряжения. Дуня, обхватив голову руками так, как будто хотела выдавить из неё мозг, зашептала:

– Я не могу понять, что со мной произошло, Он же сказал всего несколько слов, почему же они так подействовали на меня?!! Нет, слова здесь не при чём! Его взгляд, этот дурманящий взгляд – вот именно он опьянил меня. Боже! Да он же дотронулся взглядом до моего сердца! Боже, Боже, что со мной?

В последующие дни, когда мужчина приводил дочку в садик, Дуня старалась отыскать в нём те изъяны, которые помогли бы вывести её из состояния любовного заблуждения. Изъяны не находились. Вся, присущая Дуне, нежность, сосредоточилась на его ребёнке. Иногда, спохватываясь, и. боясь показаться странной, Дуня переключалась на других детей, всё, что знала об отце девочка, знала и Дуня; он давно стал для неё самым близким и родным человеком,

Прошёл год, и вот однажды, когда заведующая вызвала Дуню к себе в кабинет, между ними произошёл очень неприятный для обеих женщин разговор:

– Дуня, я всё вижу, но не совсем всё понимаю. Почему у тебя под присмотром только один ребёнок? Почему ты уделяешь всё внимание только Дашеньке?

– Я уделяю внимание всем одинаково.

– Нет! Ты иногда, спохватываешься, и. боясь показаться странной, переключаешься на других детей. Это вспышки показного внимания, которые не могут ввести меня в заблуждение.

– Что вы! Это не так, это не так!

– Именно так! Я скажу тебе больше: ты компрометируешь наш коллектив. Отец Дашеньки, этот незнакомый тебе человек, стал для тебя вселенной. Ты находишься в состоянии любовного заблуждения, и это все видят.

– Зачем же вы верите всяким сплетням?

– У меня есть глаза – я вижу всё сама. Для тебя отец Дашеньки – это выдуманное, но горячо любимое божество; вся, присущая тебе, нежность, сосредоточилась на его ребёнке,

– Да разве же это плохо?

– Это замечательно, но ты находишься на работе, и другие дети тоже нуждаются в твоей опеке.

Глупышка! Вижу, как заграбастал тебя в свои лапы неистовый демон любви, разбудив дремавшие столь долгое время чувства?!

– Что вы такое говорите, что вы такое говорите?

– Забыла ты обо всём на свете, Дуня. Вижу, как твоё отчаяние переходит в надежду, а надежда – в отчаянье. Два человека безраздельно властвуют над тобой: он и Дашенька.

– Можно, я пойду? Можно я пойду?

– Ладно, слушай меня внимательно. Сегодня на улице гроза и дождь, с детьми на прогулку идти не нужно. Подготовь к отъезду Дашеньку, она переводится в другой садик. Через час отец её заберёт. Иди.

Дуня выбежала из кабинета заведующей и стала метаться по помещению детского сада. Это известие поразило Дуню, ведь она давно уже считала, что этот его ребёнок принадлежит ей; все её чувства давно слились в одно необыкновенное чувство любви к нему и к девочке. Появившаяся в помещении Шура, с удивлением спросила Дуню:

– Что с тобой? Ты похожа на сумасшедшую! Что же ты собираешься делать, Дуня?

Дуня в ответ закричала так, будто хотела выплеснуть наружу все свои накопившиеся в душе переживания:

– Сами вы все Дуни надоедливые, а я Авдотья, если хотите знать! Я Авдотья, а не Дунька с метлой. Отстаньте, отстаньте все от меня. Вы никогда, никогда не сможете меня понять. На вас никто никогда не посмотрит так, как смотрел он на меня.

Шура от этих слов просто обомлела:

– О чём ты сейчас говоришь? Я ничего не понимаю!

Дуня продолжала выбрасывать из себя слова, которые она очень хотела раньше произнести, но не произносила:

– Ты и не поймёшь, Шура! Он только взглянул; мы встретились глазами, и вот я, уже навсегда утратившая надежду на своё законное женское счастье, поняла вдруг, что смогу обрести его. Я это счастье обрела, и никто не посмеет у меня его отнять! Не смей больше называть меня Дуней! Авдотья я!

Дуня кинулась в детскую, взяла Дашеньку на руки и открыла дверь на улицу. Лил дождь, сверкали молнии, но она ринулась в непогоду, прижимая к груди несправедливо ускользающую от неё любовь.