Аве, Цезарь

— Наша партия считает, что единственно верный путь к оздоровлению национального климата, к восстановлению в Гурарре божественного закона и идеального порядка лежит через откровенное, с привлечением широких слоев общественности, обсуждение внутриполитической обстановки! Только сообща, как на большом семейном совете, а не на тайной вечере, не уклоняясь от нелицеприятных разговоров, не боясь заглянуть правде в глаза…

Послышался сухой треск, и речь Бесса оборвалась. Словно оратор заглянул правде в глаза к в ужасе содрогнулся. Бесс взметнул руки кверху в каком-то религиозном экстазе и запрокинул голову, будто призывая в свидетели самого господа бога. Затем волчком повернулся к экрану и с оскаленным ртом стал медленно сползать на подиум трибуны.

Моментально включилась другая телекамера, давшая сверху панораму площади. Шахматный порядок воздушных шаров нарушился. Участники митинга бросились к трибуне, а секретные агенты ринулись на них, хватая всех, кто попадался под руку. Началась давка, послышались женские визги, полицейские свистки, стоны, крики, топот ног. Все смешалось, слилось в едином приступе коллективной истерии. А объектив телекамеры старательно шарил по Площади Воркующих Голубей, все запоминая, фиксируя своим бесстрастным объективным оком…

Крус понял, что происшедшее и есть тот «небольшой сюрприз», о котором уведомил его бархатный голос, и он, даже забыв о бокале с ионом, что случалось с ним чрезвычайно редко, внимательно следил за событиями на экране. Крус недовольно поморщился, когда передачу прервали и на экране возникло возбужденное лицо Касаса, ведущего комментатора телекомпании «Камера обскура».

— Дамы и господа, мы только что явились свидетелями трагической гибели великого Бесса, на наших глазах павшего от руки подлого убийцы, — начал Касас своей обычной скороговоркой (фразы он строил таким образом, что после обращения «дамы и господа» обязательно следовало местоимение «мы» и у него выходило «дамы и господамы»). — Трудно поверить, что вот так, вдруг, перестало биться одно из самых щедрых сердец Гурарры! Да, дамы и господа, мы не в силах поверить, что среди нас уже нет того, кому мы хотели отдать свои голоса, чтобы они слились в трубном гласе добра и справедливости!…

Касас вынул из нагрудного кармана черный платок и шумно высморкался.

Крус воспользовался паузой, чтобы взять из бара бутылку и наполнить опустевший бокал. Слушая, с каким искусством отпевает Касас еще теплое тело несостоявшегося мэра Априма, Крус подумал, что лучшей плакальщицы, чем «господама», пожалуй, не сыскать во всей Гурарре. А в последнее время спрос на представителей этого ремесла резко возрос…

— Но еще труднее не верить своим глазам, — продолжал тараторить Касас. — Да, дамы и господа, мы еще не знаем, кто убил великого Бесса, но мы наверняка видели убийцу, он был там, в толпе, а благодаря мужеству и находчивости операторов «Камера обскура» убийца побывал и в вашем доме! С любезного разрешения дирекции телекомпании «Камера обскура», дамы и господа, мы сможем сейчас еще раз просмотреть видеозапись только что разыгравшейся трагедии и все вместе, как сказал бы покойный господин Бесс, как на большом семейном совете, попытаемся отыскать убийцу! Внимание, включаем запись!

На экране поплыли знакомые кадры, только в замедленном темпе. Не поленившись придвинуть к телевизору кресло-качалку, Крус внимательно вглядывался в толпу, мысленно расчленяя ее на составные части — фигуры, лица, фазы движений, пытаясь воссоздать наиболее вероятную картину только что разыгранной трагедии, а скорее — трагического фарса. Замедленная проекция чередовалась с отдельными стоп-кадрами. Самым впечатляющим был стоп-кадр с перекошенным от боли лицом Бесса, взывающем о пощаде или о каре, а может, о том и другом одновременно…

Когда экран снова заполнило великоскорбное лицо Касаса, Крус удивленно присвистнул и стукнул бокалом по крышке телевизионного аппарата. Ион расплескался и стал стекать по экрану, на лицо комментатора.

В комнату с лаем ворвалась взъерошенная Изабелл.

— Отставить, Изабелл, ложная тревога! — сказал Крус.

Он ласково подергал дворняжку за хвост, как бы ища пути к примирению, но про себя отметил, что, возможно, тревога не такая уж ложная…

Изабелл терпеливо сносила эти не совсем приятные для любой собачонки ласки, отметив про себя, что хозяин чем-то обеспокоен. Может, ему жалко разлитого иона? Изабелл подбежала к телевизору, поднялась на задние лапы и принялась слизывать ионные слезы со щек скорбящей «господамы», которая, ни о чем не подозревая, продолжала трещать: