Авель, брат мой (сборник)

Петрович откинулся на облако, подложил под голову руки и глядел в небо.

Вспоминал.

Как уютно пахнет мама, и какие у неё ласковые руки.

Как танцевала с ним на выпускном вечере Наташка. И смеялась, закинув голову.

Как их дружный взвод в армии ушёл в самоволку, через лес, в посёлок. И как потом в наказание они копали траншею под ледяным дождём…

Как он шёл по залитому солнцем городу и, счастливый, прижимал к груди только что изданную, первую свою книжку.

Петрович вздохнул и сказал Чёрту:

– Давай, действуй. Оборачивайся змеюкой и заползай на дерево. Уговаривай Еву, чтобы яблоко съела. А я пойду, погуляю. Хочу побыть один.

* * *

Петрович издалека разглядел, как обнажённые Адам и Ева сидят за самодельным столом под древом познания и ужинают. По тому, что стыдливо прятаться от создателя они не собираются, писатель догадался: Сатана пока свою миссию не выполнил.

– А, батя идёт! – обрадовался Адам. – Присаживайся. Евушка такое жаркое сбацала – пальчики оближешь.

– Может, того? По сто граммов под горячее? – осторожно поинтересовался Петрович.

Адам бросил испуганный взгляд на супругу и покачал головой:

– Не, я не буду. Меня потом на всякие глупости тянет, а Евушке это не нравится.

Петрович вздохнул, сел рядом. Прожевал первый кусочек мяса и заметил:

– И вправду, вкусно. Откуда добыча, Адам?

– А это Евушка. С дерева какой-то змей свесился и начал её обольщать: «Попробуйте яблочко, что вам стоит». Ну, ты же нас учил, что эти плоды есть нельзя. Вот, жена мою бритву из ракушки схватила – и по горлу его, искусителя. Потом зажарила.

Петрович замер. Выплюнул полупрожёванный кусок, наклонился над розовым кустом… Его рвало долго и мучительно.

– Может, не надо вам мясо-то есть, папа? – вежливо и холодно говорила Ева. – Возраст уже не тот, зачем вам лишний холестерин? Да и печень у вас, прямо скажем, изношена. Только продукт переводить.

Петрович вытер испачканную бороду и поинтересовался:

– А не скучно вам? Разве не интересно, что будет, если запреты нарушать?

– Неинтересно, – отрезала Ева и сказала Адаму: – Пойдем спать, милый. Режим надо соблюдать.

Петрович смотрел, как они идут рядом, даже не пытаясь взять друг друга за руку или приобнять. Идут на своё целомудренное ложе.

Взял со стола раковину-бритву, отнёс на берег моря и закинул подальше.

Потом вернулся к древу познания. Кряхтя, полез наверх.

Вздохнул. Тихо произнёс:

– Я закончу то, что ты не смог сделать, друг.

Зажмурил глаза и представил, как втягиваются в тело руки, ноги сплетаются в змеиный хвост, а кожа покрывается чешуёй.

Цветной эпилог

Яков Яковлевич Сидоров, глава секции фантастики, третий час неподвижно сидел за рабочим столом и пялился в монитор компьютера. Там, на снежно-белом листе «Ворда», чернела одинокая строчка: «Попаданец и хулиганы-ушкуйники. Историко-фантастический роман». За три часа в голову так и не пришло ни одной мысли.

«Ёшкин кот, чем я занимаюсь? – тоскливо подумал Яколич. – Сколько уже бумаги на дерьмо перевёл!.. Если бы мои романы не были изданы – так целая роща деревьев живой бы осталась. А ведь мог быть полезным обществу, в школе работать, деткам русский язык и литературу преподавать».

Последняя мысль вдруг показалась настолько дикой, что Яколич испуганно перекрестился и полез в тумбочку. Достал початую бутылку «Мутинки», вытряхнул из стакана остатки чая прямо на пол и налил на два пальца. Но выпить не успел – зазвенел мобильник.

– Сидоров, привет. Это Свинцова.

– Да, Марья Аркадьевна, – подобострастно заблеял Яков. – Чем обязан, так сказать, нашему гениальному светочу? Нашей, без преувеличения, надежде русской литературы и…

Марья рассерженно оборвала:

– Кончать подлизывать, Сидоров. Скажи, вот у вас в секции такой мужичок был ничкемный, с бородой. Пил всё время. Палыч его звали?

– Э-э-э… Это, наверное, вы про Петровича говорите. Только странный случай – вроде был человек, а вроде и нет. Ни одного документа, ни фотографии. Может, это вообще – призрак. Легенда Дома Писателей, так сказать.

Марья Свинцова посопела в трубку. Потом сказала – с тоской и странной силой:

– Может, и призрак. Приснился он мне. Короче, прекращаю я эту бодягу. Уезжаю домой, в Сибирь. Буду детские сказки писать. Давно уже мечтаю.

Яков остолбенело молчал.

– Ты про Микиту слышал, Сидоров? От всех постов отказался, премии вернул, усадьбу под дом престарелых отдал. В метро его видели, представляешь? По эскалатору бегает и песню поёт, как он идёт, шагает по Москве.

Глава секции сглотнул внезапный комок и просипел:

– С ума сошёл, наверное…

– Не знаю. Может, сошёл. А может, наоборот, вернулся, – сказала Свинцова и отключилась, не попрощавшись.

Сидоров какое-то время сидел, слушал гудки в трубке. Потом начал копаться в столе.

– Где же она? А, вот!

Год назад писательская делегация побывала на Соловках, и каждому вручили по простой иконке с тетрадный лист в латунном окладе. Сидоров к религии относился равнодушно, поэтому и закинул икону в стол. Теперь извлёк из вороха бесконечных черновиков о попаданцах и ведомостей членских взносов, взял в руки и вгляделся в образ Спаса Нерукотворного.