Авеню Анри-Мартен, 101

Он незаметно скользнул под брезент грузовика, который привозил в лагерь хлеб на неделю: шоферу было хорошо заплачено, чтобы автомобиль остановился и «сломался» именно в том месте, где было укрытие Дельмаса. Оказавшись за воротами лагеря, машина направилась в Бегль, пригород Бордо, где Адриана уже ожидали Альбер Робер и Леа вместе с тремя молодыми партизанами, вооруженными автоматами. Там все набились в маленький грузовичок мясника.

— Святой отец, сегодня вечером за вами должен прилететь самолет, — сказал Альбер.

— Я не хочу отсюда уезжать. Я должен остаться. Здесь я принесу больше пользы.

— В Лондоне придерживаются на этот счет иного мнения. На вашем месте я бы улетел. В данный момент ваше присутствие здесь чрезвычайно опасно не только для вас, но и для всех. Святой отец, нужно подчиниться.

Адриан молчал, закрыв глаза. Его никто не стал тревожить: у доминиканца был очень усталый вид, Леа, сидящая рядом с ним в кабине грузовика, положила голову на его плечо и вскоре заснула.

Она очнулась от дремоты, когда они уже пересекали площадь на склоне База. Затем грузовик поехал вдоль собора Сен-Жан и спустился вниз, до старой прачечной, затем некоторое время они двигались в направлении Кастельжаллу, наконец, повернули направо, на небольшую тихую улочку, и остановились у ворот усадьбы Совиак. Из низкого домика, перед которым рылись в земле куры, вышли пожилые мужчина и женщина. Альбер перебросился с ними парой фраз, те согласно кивнули и, сделав знак следовать за ними, вошли обратно в дом.

— У Лафоргов, святой отец, вы будете в безопасности. Самолет за вами прибудет в восемь часов вечера. Хозяин вас отведет к посадочной площадке, она около Бев, — пояснил Альбер.

— Я знаю.

— А пока одохните. Я зайду к Леа в конце дня.

— Спасибо за все, Альбер. Как дела у Мирей?

— Хорошо, святой отец, вы же знаете, она у меня молодчина.

— Знаю… Есть новости от вашего сына?

— Он в Кантале, в партизанском отряде «Реванш», где-то около Шод-Эгю. Партизаны там повсюду вдоль Трюйера. Это — хороший уголок, почти неприступный для врага, вряд ли боши рискнут туда соваться… Ну ладно, мне пора. Не беспокойтесь, святой отец, максимум через два месяца вы вернетесь сюда. Прощайте…

— Прощайте, Альбер! Позаботьтесь о Леа!

— Об этом даже не стоило и говорить. Дочь мадам Изабеллы для меня — святое.

Весь день дядя и племянница провели в разговорах, уютно устроившись у огня. Они разделили с четой Лафоргов скромный обед. Хозяева усадьбы были чрезвычайно молчаливы.

Адриан рассказал Леа об ужасной смерти Рафаэля Маля, стараясь по возможности смягчить краски. Когда он сообщил, что в последние минуты жизни несчастный думал о ней, Леа разразилась громкими рыданиями.

— Я тоже очень любила его, — вымолвила она.

Доминиканец молчал из уважения к ее горю. Немного успокоившись, она спросила:

— Но почему он не донес на тебя?

— Не знаю. После той жуткой ночи я и сам все время задаю себе этот вопрос. Может быть, ты знаешь причину? Или у тебя есть какие-то предположения?

— Нет… А впрочем, что тут такого особенного? Это вполне в его характере… Он знал, что тебя ищут, возможно, его даже просили опознать тебя среди заключенных, но из духа противоречия он отказался это сделать.

— Но не мог же он принести себя в жертву из духа противоречия!

— Рафаэль?.. Мог.

— Ну, тогда… Может быть, после всего этого… Мысль принять смерть иногда бывает столь странной. Но видела бы ты его взгляд, когда его избивали!.. Когда его глаза встретились с моими, они как бы говорили: «Вы ведь не ожидали от меня этого, а? Чихал я на всех вас».

…Леа с трудом разжала руки, обнимавшие дядю. У нее было такое ощущение, будто она второй раз теряет отца.

— Счастливого рождества, дорогая. Сходи за меня на полуночную мессу и поклонись от моего имени святой Экзюперанс. Поцелуй также от меня всех в Монтийяке и скажи, что я буду молиться за них. Да хранит тебя Господь… Будь очень осторожна.

Каким же грустным было это Рождество, несмотря на радость и веселый смех Шарля, которому подарили красную машину! А новогодняя ночь 31 декабря показалась Леа и вовсе бесконечной. Каждый с тревогой думал о том, станет ли 1944-й последним годом войны.

Днем 2 января неожиданно для Леа приехал Франсуа Тавернье. Его машина по самую крышу была заляпана грязью, а сам он выглядел так, как будто всю ночь провел за рулем.

Он мимоходом поздравил всех домашних с Новым годом, поцеловал маленького Шарля и сунул ему в карман подарок — блокнот. Шарль был на седьмом небе. Наконец Франсуа увлек Леа в кабинет.

— Я приехал, потому что получил письмо от вашего дяди. Почему вы ничего не сказали мне насчет Матиаса и его отца?

— Я не хотела вас беспокоить из-за этого.

— Вы же знаете, что не можете причинить мне беспокойство. Я всегда рад служить вам. Идемте, у меня очень мало времени: сегодня вечером я должен уехать.

— Как? Уже сегодня?.. Вы с ума сошли!

— Я не хозяин своего времени, и я не должен быть сейчас здесь.