Август

— Гла-а-а-шка! Глашенька! Глафира, мать твою за ногу! — Даша собралась с силами и перевернула лежащую ничком подругу лицом вверх. Запекшиеся, искусанные, почти черные губы, бледные щеки, лоб в холодной испарине, упрямо зажмуренные глаза, не желающие открываться. Глаша с ночи валялась в отключке на кровати прямо в одежде. Короткая черная юбка помялась и задралась чуть не до пупа, цветная блузка навыпуск разорвана на вороте. На ковролине между диванчиками в их каюте валялась пустая бутылка «Мартини» из общих запасов. Унитаз заблеван, конечно, — милое студенческое дело. После вчерашнего неожиданного скандала и Глашкиных истерик, Даша с перепугу пригласила к ним в каюту соседей по столику в ресторане — Сашу с Толей. Те коротко и деловито допросили обезумевшую подругу, быстро приведя ее в чувство совсем не джентльменским способом — вылив на голову двухлитровую бутылку минералки из холодильника и влепив пару увесистых пощечин. Даша ничего не поняла из этого сумбурного разговора, да и не в состоянии была реагировать, так потрясло ее поведение подруги. Уж от кого не ожидала неприятностей, так это от Глафиры! А мужчины, выяснив для себя что-то существенное, мгновенно исчезли, велев Дарье присматривать за подружкой, накачать ее чем-нибудь, никуда не выпускать и никого в каюту не впускать до завтрака.

Даша скормила зареванной Глафире сразу две таблетки феназепама, да еще, дура, дала запить «Мартини». Выпила и сама фужер безо всякого льда, залпом, закрыла дверь на ключ, спрятав его у себя под подушкой, и отрубилась от переживаний и усталости сразу же.

А Глашка, видно, всю ночь курила и пила. Утром на завтрак ее было не поднять. Так и экскурсию пропустили. А теперь на обед пора, а подруга верная лежит трупом и оживать не хочет, притворяется, что все еще спит, сцуко! Даша вспомнила, что в холодильнике еще оставалась маленькая бутылка минералки и решила последовать вчерашнему уроку. Решительно отвернула пробку, встряхнула запузырившуюся ледяную воду и только собралась плеснуть ее Глашке прямо в зажмуренные глаза, как та взвизгнула и соскочила с кровати:

— Дашка, ты что, в конец озверела?!

— Ну, Глафира, ты и отожгла вчера не по-детски, — тихо протянула Даша и послушно присела на свой диванчик, отпив большой глоток из холодной бутылки. — На, выпей яду, — кинула она минералку очнувшейся подружке, страдальчески качающейся из стороны в сторону в углу каюты. Глаша, против ожидания, бутылку поймала и юркнула с ней вместе в ванную, захлопнув дверь и повернув задвижку.

— У-ф-ф! Жить будет! — Дарья подхватила со столика косметичку и пошла к большому зеркалу в коридорчике — краситься. Посмотрела на припухшие глаза и красные пятна на щеках, открыла тональный крем, взяла чуток на кончики пальцев. Но тут же пришлось тыльной стороной ладони утирать медленно катившиеся по лицу слезы.

* * *

На теплоходе товарищи офицеры вели себя подчеркнуто по-гусарски. Не скрывали ни удаль, ни стать. Не прикидывались штатскими менеджерами нефтегазовой компании. Никому, кроме Андрея, о себе не болтали лишнего, но и не конспирировались. Впервые за долгие годы они просто были собой, без поправок на ветер. Они не сговаривались, как обычно, о линии поведения, не распределяли ролей и обязанностей. С первого дня на теплоходе в них исподволь стало вызревать какое-то прорвавшееся наружу решение. Решение неотвратимое, как возмездие самим себе за пусть не бесцельно, но не своей жизнью прожитые годы. Даже не годы уже, пожалуй, а десятилетия. От этого оба поймали кураж. И потому, почувствовав кураж, ничего не боялись, знали — понесла волна — главное теперь не тормозить. Да и к тому же, чего бояться? Россия — чуть ли не единственная страна на свете, где сегодня некому было и не за что предъявлять к ним претензии.

— Кур ту тэци, кур ту тэци, гайлис манс? — дурачился, напевая, Саня Анчаров. В черных вельветовых джинсах, с голым мускулистым торсом, он приплясывал по каюте, смешно изображая из себя того самого петушка (гайлиса) из народной латышской песни. Заурчала вода в крошечном туалете, оттуда показался в одних плавках высоченный Толя, он выбирался бочком из сортира — плечи не входили в узкую дверцу.

— Пиф-паф! — упав вдруг на колено, «выстрелил» он в друга из пальца.

— Тиу-тиу-фью! — Саня двумя руками показал, как пули просвистели мимо его ушей, упал на колени и поднял вверх трясущиеся от ужаса руки. — Сдаюсь, только без обеда не оставляйте, биедрс сарканайс стрелниекс!

— Ты кого красным стрелком назвал, гад?! — Толя приставил палец ко лбу товарища и «нажал курок». Анчаров очень натурально умудрился изобразить разлетающуюся на куски голову и забился в агонии.

Отсмеялись друзья, оделись и собрались в ресторан. И только про себя подумал каждый, что, не смотря на столько лет, прожитых в Тирасполе, так и не вобрали они в себя ни одного румынского слова, ни одной привычки, свойственной южным русским. А старая любовь-ненависть все не сгорала.

Это Анчаров упросил вчера друга познакомиться поближе с соседками по столу.