Август

— Зовут же тебя, иди, — сказал мальчик.

— Ты учителем хочешь стать? — спросил тот.

— Может, и стану, — сказал мальчик.

Тот улыбнулся.

— Ладно, — сказал мальчик. — Иди, — сказал мальчик. — Иди же, иди.

— А если не пойду?

— Уходи, — сказал мальчик. — Уйди же.

— На сегодня тебе достаточно, — сказал тот, сделал обманное движение, но не ударил, улыбнулся, повернулся и медленно пошёл к саду.

— Оставь прут, — сказал мальчик, и тот швырнул ему прут через плечо.

— Лерник, — позвали из садов. — Лерник! — И хором: — Лер-ник, Лер-ник, Лерно!

— Лерник! — послышался отдельный резкий женский голос, но тот мальчик не отвечал.

— Идёт он! — зажав рукой нос, крикнул мальчик. — Идёт он, идёт!

— Скажи, пусть быстрее идёт! — крикнул пронзительный женский голос.

— Идёт, — сказал мальчик и проглотил сгусток крови.

Ничего тайного не остаётся, про всё узнается, всё бывает видно. Из-за дерева, с пригорка или же из старой лошади Алхо смотрели сейчас Григорян, или его умерший сын, или дядя. Всё равно мальчику хотелось плакать только потому, что у него не было времени для драки, ему надо было ехать на станцию, а его втягивали в драку. Мальчик не заплакал, хотя походка этого Лерника, и его спина, отутюженные брюки, и длинная шея, и белейшая рубашка были красивые до слёз. Зажав рукой нос и закинув назад голову, мальчик пошёл к реке умыться.

Когда он вышел из-за деревьев, он увидел сверкающую тушу овцы, сверкающее в бликах солнца абрикосовое дерево, белое платье, красное платье, ослепительную машину… Радио пело, а Лерник перепрыгивал через каменную изгородь, и сквозь всю эту красоту они могли сейчас разглядеть мальчика, он омрачил бы их радость — и мальчик отошёл за деревья, в лес и спустился к реке другой дорогой.

— Ничего, — прошептал мальчик, и вытер нос, и вымыл лицо. — Ничего. — Но чтобы не говорить даже этого, чтобы вообще ничего не говорить, мальчик опустил всё лицо до ушей в воду и долго не вынимал его из воды. Пока не стал задыхаться. Потом снова окунул лицо в воду.

Лошадь дожидалась его.

— Алхо, — сказал мальчик и постоял немножко рядом с лошадью, — Алхо. — И так, стоя рядом с лошадью, мальчик почувствовал, что соскучился по дядиному крыльцу, по грушевому дереву, по сестрёнке, по небритому подбородку отца и по тому, как отец пришёл с косьбы и лёг на тахту, раскинув руки в стороны…

…Шапка деда Месропа зацепилась за куст, а кобыла стояла на маленькой скошенной опушке, и было ужасно представить удар лысой головы о землю.

Вся дорога до самого Сота и скошенная долина вдоль реки были пустынны, никто не ехал ни туда, ни обратно, и только кобыла стояла, навострив уши, смотрела на мальчика и на Алхо. Дед Месроп валялся на земле рядом с кобылой…

Мальчик не знал, что, когда пьяный падает с лошади, он не убивается насмерть.

— Дед Месроп, — позвал мальчик. — А дед Месроп.

— Дед, — сказал мальчик, — дед!

— Дед, — попросил мальчик, — ну дед…

— Дошоян устанет ждать тебя, уйдёт… дед!

— Дед Месроп!

— Дед, — сказал мальчик, — дед!

— Дед!

— Больно тебе, дед?

— Дед, — попросил мальчик, — дед!

— Дед!

— Дед… дед Месроп… дед!..

Оранжевый табун

В 1945-м наше село получило семь породистых кобыл и одного остервенелого горячего жеребца для пополнения нашего поредевшего за войну табуна. Не помню уже, куда они тогда все подевались, помню только, что через год остались одна кобыла какого-то удивительного оранжевого цвета и жеребец той же масти. Предполагалось, что жеребец — сын этой самой кобылы, и это подтверждалось тем обстоятельством, что кобыла не жеребилась.

В 1946-м вернулся из ссылки Месроп.

— Ссылка — это что? — спросил я у старшего своего дяди.

— Ссылка — это когда сажают.

— В тюрьму?

— Да.

— А его зачем посадили?

— Вырастешь — узнаешь.

Тогда мне было десять лет. Сейчас мне тридцать. Отца Месропа в 19-м году прихлопнули азербайджанцы. А за десять лет до этого отец Месропа укокошил азербайджанца. А ещё через пятнадцать лет Месроп стрелял в кого-то. Предсельсовета Левон привёл милиционеров в дом Месропа, и Месропа арестовали. В сорок шестом Месроп вернулся из ссылки. Он пришёл в контору, схватил Левона за грудки:

— На безвинного человека милицию натравил, а? Средь ночи явился, не постеснялся, а?

Левон не испугался, тоже взял Месропа за грудки:

— В советское время в национализм ударился, а, героем себя возомнил, а?

И тогда Абгар, человек болезненный и благодушный, рассердился.

— Хватит языком трепать! — сказал он. — Ты, Левон, — сказал, — вот что, отправляйся на ферму заведующим. Не приведёшь ферму в божеский вид — на глаза не показывайся. В тебе, Месроп, — сказал председатель Абгар, — большая нужда была, добро, что к нам пожаловал. Значит, так, прислали к нам прошлым летом семь кобыл, осталась одна, ступай, Месроп, займись лошадьми.

Ровно через час, став табунщиком, ну прямо через час после этого, Месроп бился об заклад, что жеребец — сын кобылы и что, пока не будет другого жеребца, эта кобыла никогда не родит. Село разделилось на две группы. Часть села была одного мнения с конюхом, другие с ним не соглашались, а Левон, который, был, конечно, из тех, кто не соглашался, сказал: