Август

«Сорок пять — баба ягодка опять» — говорит дурацкое присловье. А Катя и выглядела молодо, и хороша была собою, но болела долго и тяжело, о чем мало кто и знал, кроме мужа. От физических страданий накатывала тяжелая депрессия. Иванов вечно был занят — то обустройством дома, то работой, то бесконечным писанием статей и книг. Сначала он все старался расшевелить, привлечь к своим делам Катерину, и это ему удавалось, занята была чем-то жизнь, кроме боли и домашнего хозяйства. А потом и Валерий Алексеевич заболел и тоже чуть не умер. Теперь вот всё наладилось, вроде бы, и гости в кои веки опять собрались в нашем доме, да только гости все — друзья Иванова. А жены их — жены друзей Иванова. И что?

Люся. Люся была похожа чем-то на Катю, только на десять лет моложе и полная сил. И что-то вроде симпатии вспыхнуло было тогда, в машине, когда ехали по лесу на веселую прогулку и слушали веселую песню эстонской певички, что «позади, всё позади».

А поговорить так и не решились или не успели. Катя подоткнула под ноющую спину подушку, полулежа на постели, положила на грудь ноутбук и открыла вордовский файл.

…К концу вечера, когда разговор стал непринужденным, Иванов начал проявлять признаки нетерпения. Ему не сиделось, не беседовалось спокойно — он вскакивал, выходил покурить, отворачивался и долго глядел в окно, сидя спиной к гостям — словом, томился. Катя прекрасно знала мужа и понимала, что ему нужна «мужская беседа наедине», разговор о деле, о важном, не предназначенном для ушей профанов и уж, конечно, для женских ушей. И правда: через пять минут после очередного перекура Иванов бодро сказал:

— Ну, вы, девушки, посекретничайте тут, а я, с вашего позволения, похищу Андрея на пару минут. Не скучайте!

И повлек, повлек Петрова от догоравшего заката, от еще шумевшего самовара, от теплого плеча жены, от аромата березовых углей и белого шиповника, доносившегося из сада, повлек в кабинет, к компьютеру, к деловому разговору, то есть разговору о политике, о своей роли в этой политике, о планах и надеждах, не сомневаясь, что Петров просто мечтает о приватном приеме у гуру.

Иванов не заметил, как встрепенулась, поднялась было вслед за ними Люся, непривыкшая к тому, чтобы муж покорно уходил, оставляя ее наедине с хозяйкой дома, с которой они познакомились только сегодня и не сказали друг другу и трех слов за весь день. А Катя сидела невозмутимо, стараясь ничем не выдать привычной обиды: в самом деле, наедине муж называет ее соратницей и единомышленницей, а как дойдет до встреч с людьми, пусть и впервые появившимися в доме — ее автоматически переводят в разряд клуш, способных вести лишь «девичьи» разговоры. «Чирикать» — ну да, это в первом-то часу ночи чирикать, о губной помаде и спа, наверное. И Люсю ей было жаль — видно было, что та не готова к тому, чтобы ее от Андрея отделяли, отрывали вот так бесцеремонно и переживает из-за этого.