Август

Позади крутой поворот,
Позади обманчивый лед,
Позади холод в груди, позади!
Позади крутой поворот,
Позади обманчивый лед,
Позади холод в груди,
Позади, все позади!

На повороте к лесу (надо было ехать к центру поселка в объезд, через железнодорожный переезд), прыснули испуганно, как тараканы, строители-мигранты, возводившие кому-то из новорусских чиновников очередной дворец. Про «чиновника» всем и без объяснений Иванова стало ясно — посреди огромного участка качалась макушкой на ветру добротная, выше сосен, железная мачта с российским триколором на ней; да даже на новенькой, на заказ сделанной, табличке: «Осторожно, злые собаки!», украшавшей калитку в двухметровой стене забора, — даже на табличке этой, рядом с профилем злобной овчарки красовался разноцветной эмалью российский флаг.

Люся, не стесняясь, обняла сзади Петрова за голую шею, подергала, ребячась, за красные от жары уши. Водитель глянул, улыбаясь в зеркало, Люся с Катериной показали ему большие пальцы — здорово, дескать, и покрутили в воздухе — сделай еще громче!

Ехали через высокий, густой лес, напоенный жарким смолистым запахом сосен, еловой хвои и шишек; пронизанный солнцем, поджегшим тёплые даже на вид стволы деревьев.

Мир так велик, и не кончается путь. Только на миг можно ресницы сомкнуть. И стороной нам не пройти, не свернуть, Только порой можно устало вздохнуть: Позади крутой поворот, позади обманчивый лёд! Позади холод в груди, позади, все позади!

Даже Катерина, не любившая советских ВИА с детства, выросшая на классической музыке, вслушиваясь в слова, невольно стала подпевать со значением Люсе прямо в ухо, и слеза показалась неожиданно в и без того блестящих карих глазах, а потом отразилась слезами в Люсиных зелёных. Ехали, ревели от счастья, обняв друг друга, две женщины, зажав меж собой хохочущего, выворачивающегося младенца — Толика. Не было подруг настоящих никогда ни у Люси, ни у Катерины. К ним тянулись многие, но не совпадали: душою ли, настроением ли бабьего ума, а тут вдруг, впервые в жизни, повезло — есть с кем поговорить по-мужски о женском, о том, о чем и мужу никогда все равно не скажешь.

Преодолели рельсы, успев еще увидеть на переезде хвост удаляющейся, свистнувшей призывно, электрички; выехали на Сиверское шоссе вскоре и понеслись к зданию главной вырицкой станции — просто так — покататься, да просторный, больше районной столицы — Гатчины, по площади, поселок поглядеть.

Мы не одни, ну оглянись, оглянись!
Это наш путь — он называется жизнь.
И не грусти, тебя прошу, не грусти!
Столько у нас уже всего позади…
Позади крутой поворот,
Позади обманчивый лёд,
Позади холод в груди, позади…

Сзади посигналил басовитым гудком и помахал лапищей из открытого окна Кирилл: видим, видим, следуем за вами!

Вокзал свежепобеленный, с красной крышей, — игрушечный сахарный домик сталинской постройки. А за ним, конечно же, небольшая площадь с автомобильным кругом, в центре которого скверик, а в нем памятник над братской могилой вырицких солдат, погибших в Отечественную. И цветы живые, и ухоженные надгробия с искусственными венками — память. А дальше Дом культуры с высокими колоннами у входа, — Большой театр маленького поселка, не иначе. Новенькая детская площадка, яркая, как набор кубиков, бывших у каждого в детстве когда-то, и табличка красуется: «Мы любим наш поселок!» Базарная площадь, торговые ряды, выплеснувшиеся летом за ограду рынка, магазины, павильоны, новые (в советское время) микрорайоны пятиэтажек. «Пятерочка» и «Полушка», тоскующие в ожидании покупателей, предпочитающих торговым новомодным сетям маленькие вырицкие «ЧП», где продавцы тебя знают, где тухлятину не подсунут, дорожат репутацией. Впрочем, летом и в самом деле, вместо полутора десятков тысяч постоянных жителей Вырицы, съезжаются на сезон еще сотня тысяч дачников — эти все сметут с прилавков и по любой цене, от того и фрукты с овощами у нас летом дороже, чем в Питере, в два раза.