Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции

Вообще говоря, планировалось, что верховным главнокомандующим будет император. Впервые посты на случай войны с Центральными державами были распределены еще осенью 1902 года Николай II – верховный главнокомандующий, Николай Николаевич – командующий германским фронтом, Куропаткин – австрийским.

Николай II полагал, что возглавлять армию – это его нравственный и даже религиозный долг. Во время русско-японской войны он пишет матери: «Меня по временам сильно мучает совесть, что я сижу здесь, а не нахожусь там, чтобы делить страдания, лишения и трудности похода вместе с армией. Вчера я спросил дядю Алексея, что он думает? Он мне ответил, что не находит мое присутствие там нужным в эту войну»[297]. Слово «эту» подчеркнуто. «Эта» война была слишком непопулярной.

Другое дело – война с Центральными державами. Она должна была вызвать всеобщий патриотический подъем. Это не вызывало сомнений. Сомнение вызывало другое.

Все, кроме военного министра Сухомлинова, понимали, что Россия к войне не готова. Лишь в 1913 году была принята «Большая программа по усилению армии», завершить которую планировалось в 1917-м.

Впрочем, трудно отыскать в истории войну, к которой Россия была бы хорошо подготовлена. И вряд ли, начнись она на три года позже, что-нибудь кардинально бы изменилось. Тем более что Большая программа «лишь в малой своей части имела задачей улучшение организации армии и ее снабжения», «на первое место была выдвинута задача количественного увеличения армии»[298]. Как всегда! Не умением, так числом. Пока Германия развивала тяжелую артиллерию и создавала военно-воздушный флот, российские стратеги планировали сформировать 26 новых кавалерийских полков.

Вообще и власть, и общество относились к надвигавшейся войне с каким-то поразительным легкомыслием. Такое чувство, что во всей стране только два человека предвидели, чем она могла обернуться. Это Александр Гучков и Григорий Распутин. Но первого, заработавшего себе репутацию врага императорской семьи, естественно, никто не слушал, а второй был далеко – лечился в тюменской больнице, после того как одна из бывших поклонниц пырнула его ножом.

Военное министерство готовилось к краткосрочной войне: полгодика – и мы в Берлине. А остальные министры в то же самое время отговаривали царя принимать верховное командование над войсками. Поскольку в первый период Россию, скорее всего, будут ждать поражения. Как сочеталось одно с другим – уму непостижимо.

Весьма осведомленный в подковерных интригах французский посол Морис Палеолог записал в дневнике: «Император хотел немедленно стать во главе войск. Горемыкин, Кривошеин, адмирал Григорович и в особенности Сазонов[299] с почтительной настойчивостью напомнили ему, что он не должен рисковать своим престижем и своей властью, предводительствуя в войне, которая обещает быть очень тяжелой, очень опасной и начало которой очень неопределенно.

– Надо быть готовым, к тому, – сказал Сазонов, – что мы будем отступать в течение первых недель. Ваше величество не должно подвергать себя критике, которую это отступление тотчас вызовет в народе и даже в армии.

Император привел в пример своего предка Александра I в 1805 и в 1812 годах. Сазонов основательно возразил:

– Пусть ваше величество соблаговолит перечитать мемуары и переписку того времени. Вы увидите там, как ваш августейший предок был порицаем и осуждаем за то, что принял личное командование действиями. Вы увидите там описание всех бед, которых можно было бы избежать, если б он остался в столице, чтобы пользоваться своей верховной властью.

Император кончил тем, что согласился с этим мнением»[300].

На должность верховного главнокомандующего имелись два претендента. Первый – военный министр Сухомлинов, любимец Николая II и Александры Федоровны. И, кстати говоря, личный враг Николая Николаевича. Но назначить Сухомлинова – бросить вызов обществу. Все знали о финансовых злоупотреблениях в военном министерстве, о безнадежном непрофессионализме министра, о его ни с чем не сравнимой безалаберности. Скажем, в конце 1912 года, во время 1-й Балканской войны, когда Россия оказалась на грани военного столкновения с Австро-Венгрией, Сухомлинов убедил царя провести частичную мобилизацию, что фактически означало войну. Причем не только с Австрией, но и с Германией. Премьер-министр Коковцов уговорил Николая II созвать совещание. Выяснилось, что, отдав приказ о мобилизации, Сухомлинов собрался немедленно уехать на Ривьеру к больной жене. А что в этом страшного, удивлялся министр, Россия отлично готова к войне, все военные заказы размещены и выполняются. От него потребовали конкретики. Оказалось, что военные заказы размещены на заводах «Шкода», т. е. в той самой Австро-Венгрии, с которой планировалось воевать. Даже это обстоятельство не пошатнуло безграничный оптимизм военного министра: «Государь и я, мы верим в армию и знаем, что из войны произойдет только одно хорошее для нас»[301].