Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции

Скорее всего, великий князь высказал не все, что содержалось в письме. Об императрице он, видимо, действительно не упоминал. Иначе Николай II не удостоил бы его «троекратного поцелуя», а тем более – «нежного». И уж совсем невероятно, чтобы царь переправил это письмо Александре Федоровне, зная его содержание. А он именно так и поступил. Ясно, что он просто-напросто не прочитал письмо, в чем впоследствии, оправдываясь, и убеждал жену.

Ясно также, что Александра Федоровна пришла в замешательство. Муж пересылает ей послание, главная идея которого – устранить ее, Александры Федоровны, влияние на мужа. Да еще и с припиской, что оно даст понятие, о чем мы с Николаем Михайловичем говорили.

В императрице мгновенно проснулись два чувства – злость на Николая Михайловича и страх, что его доводы окажутся убедительными. Она реагирует очень эмоционально, даже учитывая ее нервный характер. Сразу же посылает Николаю II телеграмму: «Нахожу письмо Н. возмутительным. Его следовало бы немедленно выслать. Как смеет он тебе говорить против Солнышка? Это гнусно, подло». Солнышко (Sunny) – детское прозвище Александры Федоровны.

В этот же день она пишет длинное письмо мужу, в котором, как и в телеграмме, яростно нападает на Николая Михайловича и в то же время давит на нежные чувства Николая II.

«Почему ты не остановил его среди разговора, – жалуется Александра Федоровна, – и не сказал ему, что если он еще раз коснется этого предмета или меня, то ты сошлешь его в Сибирь, так как это уже граничит с государственной изменой? Он всегда ненавидел меня и дурно отзывался обо мне все эти 22 года… но во время войны и в такую пору прятаться за спиной мамб и твоих сестер и не выступить смело (независимо от согласия или несогласия) на защиту жены своего императора, это – мерзость и предательство. Он чувствует, что со мной считаются, что меня начинают понимать, что мое мнение принимают во внимание, и это невыносимо для него. Он – воплощение всего злого, все преданные люди ненавидят его, – даже те, кто не особенно к нам расположен, возмущаются им и его речами. – А Фред[ерикс] стар и никуда не годен, не сумел его остановить и задать ему головомойку, а ты, мой дорогой, слишком добр, снисходителен и мягок. Этот человек должен трепетать перед тобой, он и Николаша – величайшие мои враги, если не считать черных женщин и Сергея [Михайловича]».

Заметим, что врагов не так уж и мало. Императрице только и остается молить о защите: «Милый мой, ты должен поддержать меня, ради блага твоего и Бэби».

Собственных ругательств в адрес Николая Михайловича императрице показалось мало, и фрейлина Вырубова приписала по-русски слова Распутина, которому тоже дали почитать его письмо: «Не проглянуло нигде милости божией, ни в одной черте письма, а одно зло – как брат Милюкова, как все братья зла…» «Человек он ничтожный, добра то он делает, а милости божией и на делах нет, никто его не слушает…» «Господь показал Маме, что все это ничтожно, во сне». Александра Федоровна поясняет, что видела во сне, как ей отрезали руку, а как проснулась – получила послание Николая Михайловича[375].

Хоть письмо императрицы и выглядит откровенно истеричным, это тоже психологически выверенный удар. Николай Михайлович упирает на то, что царь должен ему верить, поскольку он не преследует никаких личных целей.

Александра Федоровна убеждает, что верить ему нельзя, приплетая сюда и обожаемого Бэби (сына Алексея), и нелюбимого Николашу, и мистику, которая может показаться полным бредом нам, но только не Николаю II. С этого времени императрица постоянно требует выслать Николая Михайловича из Петрограда.

Александра Федоровна волновалась не зря. Визит Николая Михайловича был только первой ласточкой. Царя обрабатывают практически ежедневно. Устранить Распутина и сформировать новое правительство его убеждают Пуришкевич (3 ноября), начальник Главного артиллерийского управления генерал Маниковский в присутствии Сергея Михайловича (4 ноября), протопресвитер армии и флота Шавельский (6 ноября), глава российского Красного Креста и бывший министр народного просвещения Кауфман (9 ноября), действующий министр народного просвещения Игнатьев (12 ноября). А в конце октября с царем говорил начальник штаба Алексеев и «решительно всё высказал ему»[376].

8 ноября в Ставку прибыл командующий Кавказским фронтом Николай Николаевич. Его императрица особенно опасалась. «Милый, остерегайся, чтобы Николаша не вырвал у тебя какого-нибудь обещания», – предупреждает она мужа. «Они должны дрожать перед своим государем, – будь более уверен в себе – бог тебя поставил на это место (это не спесь), ты помазанник божий, и они не смеют этого забывать»[377].

Похоже, Александра Федоровна переборщила. Царь, перед которым ровным счетом никто не дрожал, устал от ее наставлений и, наученный горьким опытом с письмом Николая Михайловича, просто соврал жене, что о политике они с Николашей вообще не говорили.