Как говорит Августин, предметы должны формироваться по внутреннему свету чисел (О своб. реш. II, 16). Ибо видимая красота определяется красотой внутренней (О 83 разл. вопр. 30). Благодаря форме предмет, состоящий из отдельных частей, обретает единство (О порядке, II, 18; Об ист. рел. 32). Всякое многообразие упраздняется в Боге, поэтому предмет становится прекрасным, когда он соотнесен с Божественным единством. Искусство ни в коем случае не подражает чувственным свойствам материальных предметов, но представляет их доступные уму формы. Этот основной мотив в разных формулировках постоянно повторяется в ранних сочинениях Августина. Убежденность в объективности красоты способствует ограничению его скептицизма. Существует порядок, который мысль способна постичь. А потому существует и истина об этом мире.
Сочинение «Против академиков» (386) было закончено осенью вместе с сочинениями «О блаженной жизни» и «О порядке». Но отход Августина от скептицизма, по–видимому, начался еще весной. В диалоге «Против академиков» выступает Лиценций, который просит Августина подвести итог теориям скептиков. Скептицизм не может удовлетворить стремление людей к счастью и блаженству, говорит Августин, связывая мудрость, истину и счастье таким образом, что они непременно соотносятся друг с другом. Нельзя получить что–то одно, не приняв при этом всего в целом. Истинно то, что исключает все сомнения, говорит он (Пр. акад. II, б).
Математика дала Августину понятие о типе знания, в котором нельзя усомниться (Пр. акад. Ill, 11). Это он почерпнул у платоников. Истины всегда необходимы и неизменны. Пример 7+6*12 отражает не только эмпирически проверяемую истину, но также необходимую и неизменную истину, которая останется таковой на века. Августин верит, что все настоящие истины должны быть такого рода. Он верит, что, кроме них, есть еще этические и религиозные истины, открыв которые человек уже не будет их отрицать, ссылка на знание истины в математике позволяет ему говорить о необходимости и вечности теологических истин. Тот, кто однажды узнал, что 7+5=12, немедленно понимает, что это — истина, и уже никогда этого не забудет (О своб. реш. II, 21).
В дальнейшем Августин много размышлял над тем, что истина не есть нечто, произведенное разумом, как полагал Декарт, но то, что стоит над разумом и судит его. Мы не требуем, чтобы 7+5 было равно 12. Мы просто утверждаем это, словно обнаружили обстоятельство, существующее независимо от нас. Ибо истина существует независимо от человеческого духа. Истина управляет духом и превосходит его. Поэтому математика может привести мысль к вечной, неизменной и необходимой сущности (Об ист. рел. 30, 56–58).
Кроме того, Августин привлекает из логики Аристотеля закон противоположности (Пр. акад. Ill, 13) и закон исключенного третьего (Пр. акад. Ill, 10), дабы подтвердить фактическое существование неизменных истин в качестве представлений, которые не подлежат сомнению. Эти представления могут быть неистинными, но, во всяком случае, истина в том, что они существуют. Августин даже считает, что сами скептики прекрасно знали все, что касается существования истины, но прикрывали своим якобы незнанием какое–то тайное учение (Пр. акад. Ill, 17; Исп. V, 10).
Сочинение, написанное против скептиков, — это отчасти разрыв со старым спутником Августина Цицероном, которого он теперь несколько пренебрежительно называет
Изучая Плотина и его толкователей, Августин подходит к христианству. Многие платоники считали христианство вульгарным и варварским. Но Амвросий убедил Августина в том, что христианство имеет сильные стороны, которые выдерживают сравнение с мудростью платонизма. Манихейское доверие Августина к апостолу Павлу завершило дело (Исп. VII, 21). Августин уже вступил на путь возвращения к Монике и вере своего детства. Создается впечатление, будто он, сколько мог, оттягивал эту капитуляцию. Он изучил все известные мировоззрения, чтобы найти учение, которое могло бы дать то же, что давало христианство. С христианским стремлением к истине он искал ее во всех учениях, кроме христианства.