К монашескому уставу Августина вернулись только во втором тысячелетии, что отчасти было смыслом реформаторского движения. Августинский орден хотел связать службу священников с общей монастырской собственностью и идеалом апостольского образа жизни. С середины XIII века появились отшельники–августинцы. Они были представителями того же сентиментального и мистического понимания христианства, какое мы находим у основателей орденов Франциска Ассизского и Доминика.
Самым известным из всех отшельников–августинцев остается Мартин Лютер. Для его учения монастыри и монашеская жизнь тоже имели большое значение. Протестантизм родился в монашеской келье, поэтому Сёрен Кьеркегор и требует от обуржуазившегося христианства своего времени возврата в ту монашескую келью, из которой вышел Мартин Лютер. А это и была келья Августина. Лютер много позаимствовал у отца ордена для своего учения о благодати, а в борьбе Лютера с другим монахом–августинцем, Эразмом Роттердамским, слышатся отголоски борьбы Августина с Пелагием.
Лютер признает Августина гпавным учителем Церкви послеапостольских времен, и он один из немногих, на кого, пусть и редко, но ссылается Лютер. Августин всегда был с Лютером, и в его монастырской жизни, и в его реформаторской проповеди безграничной и незаслуженной благодати. Комментарии Лютера к Псалмам и к Посланию к Римлянам многим обязаны толкованиям Августина на те же тексты.
Но, может быть, для Жана Кальвина (1509–1564) Августин значил еще больше, чем для Лютера. Когда противники Реформации горячо обвиняли реформаторов в модернизации Церкви или даже просто в отходе от старых традиций, и Лютер, и Кальвин отвечали им, ссылаясь на своих предшественников в
истории Церкви. Оба пользовались Августином как гарантом того, что протест реформаторов основан на самой церковной традиции. Кальвин считал, что необходимо выпустить манифест реформаторов, состоящий исключительно из цитат, взятых из произведений Августина. Он не всегда был согласен с Августином как с читателем и толкователем Библии, но в систематическом богословии Августину, по мнению Кальвина, не было равных.Такая высокая оценка объясняется историей жизни самого Кальвина: главные реформаторские мысли проснулись в нем после знакомства с трактатом «О Духе и букве к Марцелпину» — одной из первых небольших работ Августина, направленных против Пелагия (412). В XV веке это сочинение было очень популярно среди тех, кто принадлежал к «новому смирению» —
Кальвин был серьезный гуманист–неостоик, повернувшийся к христианству после опыта обращения, который оказался решающим для его богословских позиций. Догмы церковных институтов и традиций значили для него гораздо меньше, чем истина, полученная благодаря личному опыту. Поэтому Реформация придает большое значение индивидуальным чертам в религиозном опыте Августина и пренебрегает его римским уважением к Церкви как организации и институту.
Для Кальвина Августин был человеком, открывшим ему глаза на реформаторские задачи. Ни одного писателя он не цитирует в своих произведениях столько, сколько Августина. Не удивительно, что больше всего Кальвина интересовали сочинения Августина, направленные против Пелагия. Ведь в молодости его гуманизм явно носил черты пелагианства, черты, похожие на те, которые характерны для христианства Эразма Роттердамского. В начале XVI века Эразм даже издал отредактированное им собрание сочинений Августина. В творчестве Августина он ценил совсем не те произведения, что произвели столь сильное впечатление на Лютера и Кальвина. Поэтому нарисованный им образ Августина так сильно отличается от образа Августина, нарисованного реформаторами.
Выступления Августина против Пелагия подтвердили Кальвину правильность его выбора: что касается его личного развития, он на верном пути. Небольшой труд Августина «Об упреке и Благодати» (426) и резкое письмо «О различных вопросах к Симплициану» часто упоминаются у Кальвина, однако философские диалоги Августина Кальвина совершенно не интересовали. «Монологи» особенно часто издавались в XV веке; это произведение очень нравилось Эразму, но не нравилось Кальвину. Реформатор придавал большее значение манихейским, а не неоплатоническим мотивам в мышлении Августина. Кальвин без оговорок принял учение Августина о предопределении, но не понял последствий его учения о первородном грехе, говорившего, что новорожденный, но некрещеный ребенок должен опасаться погибели. Возражая Августину, Кальвин критикует его взгляды, но из уважения к нему не называет его имени.