Августовские пушки

Мольтке был ошеломлён. Вот к чему привело то, что во главе 8‑й армии остался этот толстый идиот, и вот чем обернулись не до конца продуманные слова самого Мольтке, сказанные тому напоследок. Отдать Восточную Пруссию означало понести огромное моральное поражение, а также потерять самый ценный район производства зерна, мяса и молока. Хуже того, если русские форсируют Вислу, то они будут угрожать не только Берлину, но и австрийскому флангу, и даже Вене. Подкрепления! Откуда Мольтке мог взять подкрепления, кроме как с Западного фронта, где в бои брошены все войска, вплоть до последнего батальона. Снять сейчас войска с Западного фронта означало бы проигрыш кампании против Франции. Мольтке был слишком потрясён или находился слишком далеко от места действия и почему-то не подумал о том, чтобы своим распоряжением отменить приказ Притвица. На тот момент он посчитал достаточным дать указание своему штабу выяснить истинное положение дел, напрямую переговорив с Франсуа, Макензеном и другими командирами корпусов.

Тем временем в штабе 8‑й армии Гофман и Грюнерт старались убедить Вальдерзе, что отступление – не выход из положения. Наоборот, Гофман предлагал теперь манёвр, посредством которого 8‑я армия, воспользовавшись имеющимся у неё преимуществом – наличие внутренних коммуникаций и железных дорог, – могла бы встретить обе русские армии и, если ситуация сложится так, как он предполагает, обрушить все свои силы на одну из них.

Гофман предполагал, если армия Реннекампфа не начнёт преследования на следующий день, – а он полагал, что этого не произойдёт, – вывести I корпус Франсуа и доставить его кружным путём по железной дороге на юг для усиления XX корпуса Шольца. Франсуа должен занять рубеж на его правом фланге, напротив левого крыла Самсонова, находящегося ближе всего к Висле и поэтому представлявшего наибольшую угрозу. Дивизия генерала фон Моргена, которая не участвовала в боях под Гумбинненом, также будет отправлена в поддержку Шольцу, но по другой железной дороге. Доставка войск со всем их вооружением, запасами, лошадьми и боеприпасами, составление поездов, погрузка на станциях, заполненных беженцами, перевод поездов с одной ветки на другую – всё это будет сложным делом, но Гофман был уверен, что германская железнодорожная система, над которой трудилось столько умных голов, справится с подобной задачей.

Пока будет производиться переброска, отступление корпусов Макензена и фон Белова должно осуществляться в южном направлении в течение ещё одного двухдневного марша, чтобы, окончательно оторвавшись от противника, они находились миль на 30 ближе к южному фронту. Отсюда, если всё пойдёт хорошо, они пройдут кратчайшим маршрутом и займут позиции на левом крыле Шольца, которого они достигнут вскоре после того, как Франсуа прибудет на правое. Таким образом, вся армия в составе четырёх с половиной корпусов окажется на месте, где будет готова встретить южную армию русских. Кавалерия и резервы из Кёнигсберга будут оставлены в качестве заслона перед армией Ренненкампфа.

Успех этого манёвра всецело зависел от одного условия: если армия Ренненкампфа не двинется дальше. Гофман был уверен, что тот останется на месте ещё день, а то и больше, чтобы дать войскам отдых, переформироваться и наладить линии снабжения. Его уверенность базировалась не на каком-то мистическом озарении или сверхъестественном предвидении, а просто на уверенности, что Ренненкампф остановился по естественным причинам. В любом случае, корпуса Макензена и фон Белова не тронутся с места в течение ещё двух или трёх дней. К этому времени прояснятся – благодаря перехвату радиосообщений – и намерения Ренненкампфа.

Таковы были доводы Гофмана, и они убедили Вальдерзе. Каким образом тем вечером Вальдерзе уговорил Притвица, или же он просто разрешил Гофману подготовить необходимые приказы без одобрения Притвица – история умалчивает. Поскольку штаб не знал, что Притвиц уже успел доложить генеральному штабу о своём намерении отступить к Висле, никто не побеспокоился известить верховное командование о том, что от идеи отступления отказались.