Августовские пушки

В нестерпимую жару, глотая дорожную пыль, изнурённые и в подавленном настроении, англичане отступали в глубь Франции. Проходившие через Сен-Кантен остатки двух батальонов отказались идти дальше, побросали оружие в кучу у вокзала и расселись на привокзальной площади. Они заявили майору Бриджесу, чья кавалерия имела приказ отражать атаки немцев до окончания эвакуации войск из города, что их командиры якобы дали мэру письменное обещание сдаться, чтобы предотвратить обстрел города артиллерией противника. Не став выяснять причины подобного решения у командиров батальонов – так как он лично знал их, к тому же они были старше по званию, – Бриджес в отчаянии вдруг вспомнил о военной музыке, которая могла бы заставить две-три сотни этих павших духом людей вновь встать на ноги. Но где взять оркестр? «И вот удача! Рядом находился магазин игрушек, там мы с моим трубачом раздобыли барабан и оловянный свисток. Мы принялись маршировать вокруг фонтана среди солдат, лежавших как мёртвые. Мы играли „Британских гренадеров“ и „Типперэри“ и словно сумасшедшие колотили в барабан». Люди привстали, заулыбались, повеселели, потом стали подниматься на ноги и один за другим вставали в строй, и «когда стемнело, мы медленно двинулись в путь под звуки нашего импровизированного оркестра, теперь усиленного парой губных гармошек».

Джон Френч, которого уже не развеселили бы ни барабан, ни дудка, заботился только о своём участке фронта. Он убеждённо говорил, что кайзер, «преисполненный злобой и ненавистью, пошёл на риск и ослабил другие направления», чтобы сосредоточить превосходящие силы и «уничтожить нас». Командующий экспедиционным корпусом просил Китченера прислать ему 6‑ю дивизию, а когда министр ответил, что эти части могут быть переброшены во Францию только после того, как их сменят войска из Индии, Френч посчитал этот отказ «весьма разочаровывающим и несправедливым». Действительно, вскоре после поражения под Монсом у Китченера возникла мысль высадить эту дивизию на фланге немцев в Бельгии. Англичан не переставала преследовать старая идея об использовании экспедиционного корпуса в Бельгии в качестве самостоятельного соединения, а не в виде придатка французской армии. Эту концепцию уже давно отстаивали Фишер и Эшер. И Англия предприняла две попытки – незначительные и тщетные – претворить эту идею в жизнь: один раз теперь, в августе, а затем спустя два месяца в Антверпене. Вместо 6‑й дивизии три батальона английской морской пехоты высадились 27 и 28 августа в Остенде, с целью отвлечь на себя часть сил Клука. К ним присоединились 6000 бельгийских солдат, после падения Намюра отступавших вместе с французами и отправленных на английских кораблях в Остенде. Между прочим, эти части оказались небоеспособными. К тому времени линия фронта после отступления французской армии отодвинулась на значительное расстояние и вся операция потеряла смысл. 31 августа морскую пехоту вновь посадили на корабли и вернули в Англию.

Незадолго до этого, 28 августа, сэр Джон Френч эвакуировал свою передовую базу из Амьена, которому теперь угрожали наступающие на запад дивизии Клука. На следующий день главная база английских войск была переведена из Гавра в Сен-Назер. По своему духу этот шаг, как и приказ избавиться от лишних боеприпасов и снаряжения, отражал единственное и главное стремление Френча – уйти из Франции. Генри Уилсон, разделявший эти настроения и в то же время стыдившийся их, «медленно расхаживал по комнате», как писал один из его сослуживцев. «Лицо его, как обычно, сохраняло смешное и загадочное выражение, он припевал тихим голосом, прихлопывая ладонями в такт: „Мы никогда не попадём туда, мы никогда не попадём туда“. Когда он проходил мимо меня, я спросил: „Куда не попадём, Генри?“ – „К морю, к морю, к морю“, – ответил он нараспев».

Глава 20 Париж – фронтовой город

Большие бульвары опустели, витрины магазинов закрылись ставнями, исчезли автобусы, трамваи, такси и извозчики. Вместо них через площадь Согласия к Восточному вокзалу гнали стада овец. Освободившись от уличного движения, площади и проспекты представали во всём своём великолепии. Большинство газет перестали выходить, те, что уцелели, сиротливо глядели одностраничными выпусками сквозь стёкла журнальных киосков. Пропали туристы, в «Рице» никто не жил, в «Морисе» разместился госпиталь. Впервые за свою историю Париж в августе стал французским – и молчаливым. Сияло солнце, в его лучах сверкали фонтаны Рон-Пуа, деревья стояли в зелени, мимо спокойно несла свои воды Сена, и лишь яркие флаги союзных держав оживляли светло-серую красоту самого прекрасного в мире города.