Августовские пушки

Двадцать четвёртого августа, сосредоточив свои 400 орудий и присовокупив к ним ещё те пушки, которые доставили из арсенала Меца, Рупрехт возобновил кровопролитные атаки. Французы, направив теперь все свои умения на оборону, зарылись в землю и, выказав изобретательность, возвели надёжные укрытия для защиты от вражеских снарядов. Удары Рупрехта не привели к расчленению XX корпуса Фоша под Нанси; однако южнее немцам удалось форсировать Мортань, последнюю реку на пути к Шарму, и захватить плацдарм на берегу. Французам представилась возможность для флангового удара, который они и нанесли, на этот раз после артиллерийской подготовки. Ночью в район атаки подвезли полевые пушки. Утром 25 августа Кастельно огласил приказ: «En avant! partout! à fond!» «Вперёд! Всем! До конца!» – и войска начали наступление. XX корпус ринулся вниз с отрогов Гран-Куронне, захватил три города и углубился на 10 миль вглубь занятой врагом территории. Справа армия Дюбая за день ожесточённых боёв продвинулась вперёд примерно на такое же расстояние. Генерал Модюи, дивизионный командир chausseurs alpins, альпийских стрелков, производя смотр своих войск перед сражением, приказал солдатам петь проникнутый отвагой припев известного марша «Сиди-Брахим»:

В бой! В бой! В бой
С врагами Франции!

К исходу дня многие подразделения, поредевшие, измученные в боях, так и не знали, взят ли Клезентен, цель наступления. Когда генерал Модюи, сидевший верхом на коне, увидел изнурённую, истекающую потом роту, которая искала отведённое ей для расквартирования место, простёр руку в указующем жесте и крикнул солдатам: «Стрелки! Ночуйте в деревне, которую вы захватили!»

Наибольшего напряжения трехдневные бои за Труэ-де-Шарм и Гран-Куронне достигли 27 августа. В тот день Жоффр, отовсюду получавший безрадостные вести и не находивший почти ничего достойного похвалы, приветствовал «храбрость и стойкость» 1‑й и 2‑й армий. В течение двух недель со времени возникновения фронта в Лотарингии они сражались без отдыха, «с твёрдой и нерушимой уверенностью в победе». Отдавая все силы до последней капли, эти две армии обороняли, сохраняя закрытыми, ворота страны, которые враг стремился разбить своим тараном. Солдаты понимали: если немцы здесь прорвутся, война будет проиграна. Они не слышали о Каннах, но помнили про Седан и окружение.

Оборона укреплённой линии на востоке имела жизненно важное значение, однако на левом фланге французских войск создалось критическое положение, что вынудило Жоффра забрать с восточного участка фронта важнейший элемент, который придавал энергию войскам в Лотарингии. Этим элементом был Фош, символ «воли к победе», который, по мысли Жоффра, должен был укрепить слабеющие армии левого крыла.

Опасный разрыв между 4‑й и 5‑й армиями расширялся и достиг уже 30 миль. Он образовался после того, как генерал де Лангль, командующий 4‑й армией, не желая пропускать немцев через Маас без боя, оседлал высокие берега реки южнее Седана и в течение трёх дней, с 26 по 28 августа, оказывал ожесточённое сопротивление войскам герцога Вюртембергского. По мнению де Лангля, французы в сражении у Мааса отомстили немцам за своё поражение в Арденнах. Но успех был достигнут ценой потери контакта с отступающими войсками Ланрезака, правый фланг которых со стороны 4‑й армии оказался оголённым. Вот в этот разрыв Жоффр и отправил Фоша, дав ему под командование отдельную армию из трёх корпусов[6], составленную из дивизий, взятых как из 3‑й, так и из 4‑й армий. Новый приказ Фош получил в один день с извещением о том, что его единственный сын, лейтенант Жермен Фош, и зять, капитан Бекур, погибли в боях на Маасе.

Западные районы удерживали армия Ланрезака и британский экспедиционный корпус, и здесь Жоффр предполагал организовать прочную оборону вдоль Соммы, однако все его расчёты оказались построены на песке. Надеяться на поддержку указанной линии фронта английским главнокомандующим не приходилось; взаимодействовать с Ланрезаком он отказывался, да и на самого Ланрезака, веру в которого Жоффр почти утратил, судя по всему, полагаться было нельзя. Хотя в августе Жоффр расправлялся с генералами беспощадно, он тем не менее не решался сместить Ланрезака, пользовавшегося в армии популярностью. Главный штаб тем временем выискивал тех, на кого можно было бы спихнуть вину за провал наступления. «В моём портфеле головы трёх генералов», – заявил один штабной офицер, только что вернувшийся из поездки на фронт. От Ланрезака вряд ли удастся отделаться с подобной лёгкостью. По мнению Жоффра, 5‑й армии требовался более уверенный руководитель. Однако смещение начальника во время отступления могло бы подорвать моральный дух войск. Как-то Жоффр признался одному из своих адъютантов, что эта проблема принесла ему две бессонные ночи – единственный известный случай за всю войну, когда спокойствие главнокомандующего оказалось настолько серьёзно поколеблено.