Августовские пушки

В течение дня, когда сапоги, копыта и колёса германской армии двигались по дорогам и через сёла, подминая на полях зрелую пшеницу, стрельба постепенно усиливалась, а с ней – и раздражение немцев, которым раньше говорили, что бельгийцы – «бумажные солдатики». Удивлённые и взбешённые оказанным сопротивлением, немецкие солдаты, находившиеся в состоянии крайнего нервного напряжения, оказались чрезвычайно чувствительными к первым крикам «Снайперы!». В их воображении сразу же возникал образ злобных крестьян и горожан, стреляющих из-за каждого угла и изгороди. Стоило только прозвучать первому крику: «Man hat geschossen! В нас стреляли!», как сразу же появилось оправдание, ставшее сигналом для развязывания репрессий против мирного населения, от Визе до ворот Парижа. С первого дня фигура беспощадного franc-tireur – «франтирёра», сохранившегося в памяти со времён войны 1870 года, приобрела чёткие очертания и впоследствии благодаря фантазии, подстёгиваемой страхом, достигла гигантских размеров.

Однако дух сопротивления, нашедший вскоре отражение в знаменитой подпольной газете «Либр Бельж», в то утро ещё не пробудился в сердцах жителей приграничных городов. Бельгийское правительство, знавшее характер врага, дало указание расклеить в населённых пунктах вдоль границы объявления с распоряжением сдать имеющееся оружие местным властям, предупреждая бельгийцев, что обнаруженное немцами ружьё может привести к смертному приговору тому, кто его хранил. Плакаты призывали жителей не сопротивляться, не оскорблять врага и не выходить на улицы, чтобы избежать «любого предлога для репрессий, которые могут вылиться в кровопролитие, грабежи и массовые убийства ни в чём не повинных людей». После таких суровых предупреждений население, охваченное ужасом при виде захватчиков, вряд ли осмелилось бы на попытки остановить вооружённые до зубов германские войска с помощью охотничьих ружей, с которыми ходили на зайцев.

И всё-таки немцы в первый же день вторжения расстреливали не только мирных граждан, но и бельгийских священников, что делалось с далеко идущими целями. 6 августа генерал-майор Карл Ульрих фон Бюлов[3], брат экс-канцлера и командир кавалерийской дивизии, штурмовавшей Льеж, выразил своему сослуживцу неодобрение по поводу «происшедших накануне поспешных казней бельгийских священников». Слухи о планах бельгийского духовенства организовать «франтирёрскую» войну – в течение двадцати четырёх часов после вторжения и вопреки предупреждению гражданского правительства – были ни чем иным, как германской выдумкой. Что касается Бельгии, эту акцию немцы предприняли как первый опыт устрашения населения в соответствии с теорией, созданной римским императором Калигулой: «Oderint dum metuant» («Пусть ненавидят, лишь бы боялись»).

Кроме того, в первый же день немцы расстреляли 6 заложников в Варсаже и сожгли для устрашения деревню Баттис. «Её сожгли, буквально стёрли с лица земли, – писал немецкий офицер, проходивший через эту деревню с войсками несколько дней спустя. – Сквозь пустые окна с выбитыми рамами виднелись оплавленные железные остовы кроватей и прочей мебели. Улицу усеивали обломки кухонной утвари. Не считая собак и кошек, что шныряли среди развалин, всё живое в деревне было уничтожено огнём. На рыночной площади торчала лишившаяся крыши и шпиля церковь». В другом месте, где, как рассказали этому офицеру, застрелили трёх немецких гусар: «Деревню окутало пламя, домашний скот неистово ревел в загонах, обгорелые цыплята, словно обезумев, носились по дворам, и двое мужчин в крестьянской одежде лежали мёртвыми у стены».

«Разумеется, наше наступление в Бельгии носит зверский характер, – писал Мольтке Конраду фон Хётцендорфу 5 августа, – но мы боремся за нашу жизнь, и тот, кто посмеет встать на нашем пути, должен подумать о последствиях». К сожалению, о последствиях для Германии он не думал. Но процесс, в результате которого Бельгия станет для Германии Немезидой, уже начался.