Августовские пушки

Одна из тех обладающих загадочной властью фраз, которые появляются в истории и пропадают, не оставляя никаких следов, «единство пути» было принципом, придуманным англичанами в ходе войны с Францией в восемнадцатом веке. Оно означало, что определяющим фактором является конечное назначение товаров. Преждевременно похороненный Лондонской декларацией, прежде чем та успела умереть, теперь этот принцип оказался эксгумирован, подобно замурованному коту Эдгара По, с той же способностью причинять несчастья. Военному министерству сообщили, что продукты питания, отправленные на нейтральных судах в Голландию, на самом деле предназначаются для снабжения германской армии в Бельгии. 20 августа кабинет издал «королевский указ в совете» — правительственный декрет, объявляющий, что отныне Великобритания будет рассматривать условную контрабанду как подлежащую конфискации, если она предназначается врагу, или «агенту противника», или если конечный пункт ее назначения находится в руках врага. Подтверждением того, куда направляется груз, служил теперь не только коносамент, как раньше, но и «любые достаточные основания» — несравненно гибкое определение.

Такова доктрина единства пути — живая, плюющаяся, с острыми когтями. По признанию английского посла в Вашингтоне сэра Сесила Спринг-Райса, ее применение на практике вело к тому, что все становилось абсолютной контрабандой.

Авторы правительственного декрета вовсе не задумывались о том, к какой громадной цепочке последствий приведет и какие огромные трудности вызовет его практическое применение. Остановка кораблей и высадка на них досмотровых партий, просвечивание груза рентгеновскими лучами, призовые суды и сложность юридически-правовых вопросов, решение Германии обратиться к стратегии неограниченной подводной войны, как к последнему аргументу, что в конечном итоге кардинальным образом скажется на позиции США… Когда Генрих VIII вознамерился развестись с Екатериной Арагонской, он вовсе не предполагал, что в итоге все выльется в Реформацию. Когда министры кабинета собрались 20 августа за столом заседаний, их волновала лишь продиктованная войной необходимость остановить поток припасов и снаряжения, текущий из Роттердама в Бельгию, на склады германской армии. Королевский указ в совете был представлен им на рассмотрение по предложению военных, и министры одобрили его после непродолжительного обсуждения, о котором в дневнике Асквита имеется лишь одна запись — легкомысленное упоминание о «долгом заседании кабинета… всякая чепуха об угле и контрабанде».

Премьер-министр оказался не единственным человеком, кого не взволновала подобная чепуха о контрабанде. Когда германский чиновник, предвидя, что боевые действия выльются в долгую войну на истощение, представил Мольтке меморандум о необходимости учредить экономический генеральный штаб, Мольтке ответил ему: «Не докучайте мне экономикой — я занят, я веду войну».

По удивительному совпадению, правительственный декрет, возрождая спорные вопросы войны 1812 года, был обнародован точно в столетнюю годовщину сожжения Вашингтона английскими войсками. К счастью, эта непредвиденная случайность, да и сам английский правительственный декрет остались незамеченными американской общественностью, чье внимание было захвачено броскими газетными заголовками о падении Брюсселя, о бедствующих в Париже американцах, о кайзере и царе, о флотах, казаках и фельдмаршалах, о цеппелинах, о Западном и Восточном фронтах. Но правительство Соединенных Штатов испытало немалое потрясение. Суть сдержанной преамбулы к декрету, которая подтверждала соблюдение Лондонской декларации перед тем, как искусно упомянуть ряд исключений, не укрылась от зоркого глаза профессионального юриста Роберта Лансинга, советника государственного департамента США. Он немедленно составил решительный протест, который форсировал долгую, тянувшуюся месяцы и годы дуэль, состоящую из обмена письмами и окликами, сводками, резюме и ссылками на прецеденты, беседами между послами, томами документов.