Августовские пушки

Каждая миля отступления болью отзывалась в сердцах — еще один клочок французской территории оставался врагу. Кое-где солдаты проходили мимо своих домов, зная, что на следующий день туда придут немцы. «27 августа мы оставили Бломбэ, — писал капитан-кавалерист из 5-й армии. — Десять минут спустя он был занят германскими уланами». Части, только что вышедшие из боя, шли в молчании, не в ногу, без песен. Изможденные солдаты, грязные и голодные, ругали офицеров или глухо поговаривали о предательстве. В X корпусе армии Ланрезака, потерявшей на Самбре 5000 человек, шептались, что расположение всех французских позиций было выдано немецким артиллерийским корректировщикам. «Солдаты едва брели, на их лицах было написано полное измождение, — писал один пехотный капитан. — Они только что завершили двухдневный шестидесятидвухкилометровый марш после тяжелого арьергардного боя». Но этой ночью им удалось поспать, и «утром оставалось только поражаться, как несколько часов сна буквально оживили их. Это были совершенно другие люди». Солдаты спрашивали, почему мы отступаем, и капитан произнес пронзительную речь «спокойным уверенным голосом». Офицер сказал им, что они снова будут сражаться и «покажут немцам, что у нас есть когти и клыки».

Кавалеристы, когда-то сверкавшие начищенными сапогами и щеголявшие яркими мундирами, а теперь забрызганные грязью, от усталости пошатывались в седлах. «Головы не держатся на плечах от усталости, — писал один гусарский офицер 9-й кавалерийской дивизии. — Солдаты почти не видят, куда едут, они живут в полусне. На привалах утомленные изголодавшиеся лошади, не дожидаясь, пока их расседлают, жадно набрасываются на сено. Мы больше не спим. Ночью мы на марше, а днем деремся с врагом». Они узнали, что позади них немцы переправились через Маас и двинулись дальше, по пути сжигая деревни. «Рокруа представлял собой сплошной костер, и от горевших по соседству амбаров пламя перекинулось на деревья, что стояли на лесной опушке». На рассвете свой голос подали вражеские орудия; «немцы салютовали солнцу снарядами». Сквозь непрерывный грохот и треск французы расслышали храбрые выкрики своих семидесятипяток. Они удерживали позиции, дожидаясь, пока окончится артиллерийская дуэль. Прискакавший ординарец передал приказ командира — отступить. Солдаты двинулись дальше. «Я разглядывал зеленеющие поля и стада пасущихся овец и думал: «Какое богатство мы бросаем!» Мои солдаты воспряли духом. Они наткнулись на систему траншей, выкопанных пехотой, и с огромным любопытством осмотрели их, словно бы те были местной достопримечательностью, которой туристам принято восхищаться».

Немецкие части, принадлежавшие армии герцога Вюртембергского, 25 августа дошли до Седана и обстреляли городок Базей, где в 1870 году состоялось известное «сражение до последнего патрона». Войска 4-й армии де Лангля контратаковали врага, чтобы не дать ему форсировать Маас. «Началась упорная артиллерийская дуэль, — записал германский офицер VIII запасного корпуса. — Грохот был такой ужасный, что дрожала земля. Плакали даже наши бородачи из территориальных частей». Позднее ему довелось участвовать в «страшном бою на лесистом склоне, крутом как крыша. Четыре штыковые атаки. Нам приходилось перепрыгивать через груды наших убитых. Мы отступили к Седану с большими потерями, недосчитавшись трех знамен».

В ту ночь французы взорвали все железнодорожные мосты в округе. Зная, что нужно задержать врага, и мучаясь сомнениями, что, может быть, завтра им самим эти мосты понадобятся для наступления, они откладывали их уничтожение до самого последнего момента — и иногда опаздывали.

Самая большая сложность заключалась в том, чтобы выделить каждой части, от корпуса до полка, с их обозами, артиллерийским и кавалерийским сопровождением, свои пути следования и линии связи. «Вместо того чтобы уступить дорогу транспортным повозкам, пехота топчется на перекрестках», — жаловался интендантский офицер. Отступая, части должны были перестроиться, снова собраться под свое знамя, доложить о потерях, получить пополнения в солдатах и офицерах из тыловых резервов. Только в один IV корпус армии Рюффе из резервных сборных пунктов было направлено 8000 человек, четверть его состава, чтобы рота за ротой восстановить потери. Среди офицеров, приверженцев доктрины 'elan, начиная от генерала и ниже, потери были огромными. Одной из причин разгрома, по мнению полковника Танана, офицера штаба 3-й армии, было то, что вместо управления боем из соответствующего места в тылу генералы отправлялись на фронт и находились в передовых цепях; «они исполняли функции капралов, а не командиров».

Наученные горьким опытом, французы теперь прибегали к другой тактике. Они окапывались. Один полк под палящим солнцем, скинув мундиры, целый день рыл траншеи для ведения огня стоя. Другой, получив приказ окопаться и организовать оборону в лесу, провел ночь спокойно и покинул позиции в четыре часа утра, «почти сожалея, что не пришлось сражаться… так как теперь мы уже злы на непрестанное отступление».