Августовские пушки

Вынужденный ответить «нет», Мессими попросил Галлиени зайти попозже, намереваясь тем временем получить у правительства разрешение назначить его военным губернатором вместо Мишеля. В этот момент он был «поражен», узнав от еще одного посетителя, генерала Эбенера, представителя генерального штаба при военном министерстве, что из Парижа отзывались две резервные дивизии, 61-я и 62-я, предназначенные для обороны города. Жоффр посылал их на север для усиления группы из трех дивизий территориальных войск, единственных французских сил, находящихся между англичанами и морем, куда стремились правофланговые корпуса фон Клюка. Разъяренный Мессими ответил, что, поскольку Париж относится к внутренней зоне, а не армейской, 61-я и 62-я находятся под его командованием, а не Жоффра и не могут быть взяты из состава парижского гарнизона без его разрешения, премьер-министра или президента республики. Эбенер ответил, что приказ уже находится «в действии», и добавил с некоторым смущением, что он сам должен отправиться на север в качестве командира этих дивизий.

Мессими бросился в Елисейский дворец к Пуанкаре, который «взорвался», услышав это известие, но был также бессилен. В ответ на его вопрос, какие же войска остались, Мессими пришлось ответить, что в их распоряжении находятся одна кавалерийская дивизия, три территориальные дивизии и некоторое количество новобранцев на городских призывных пунктах. Оба поняли, что правительство и столица Франции были оставлены без средств защиты и нигде не могли их взять. Оставался единственный источник — Галлиени.

Его снова попросили сменить Мишеля, что он мог сделать сам еще в 1911 году. В возрасте двадцати одного года в качестве второго лейтенанта, только что окончившего Сен-Сир, Галлиени сражался при Седане, попал в плен и провел некоторое время в Германии, выучив немецкий язык. Впоследствии он решил продолжить свою военную карьеру в колониях, где Франция «выращивала солдат». Хотя армейская верхушка, кончавшая, как правило, штабной коллеж, считала службу в колониях «туризмом», слава Галлиени, завоевателя Мадагаскара, подняла его до вершин французской армии.

Он вел дневник на немецком, английском и итальянском языках и не переставал учиться, изучать, был ли это русский язык, вопросы развития тяжелой артиллерии или сравнительная деятельность колониальных администраций. Он носил пенсне и густые седые усы, которые не очень-то вязались с его элегантной, аристократической фигурой. Держался он всегда как на параде. Высокий, худощавый, кажущийся строгим, он не походил ни на кого из своих современников. Пуанкаре так описал его: «Прямой, суховатый и гибкий, с высоко поднятой головой и проницательными глазами, смотрящими из-за пенсне, он был для нас внушительным примером сильного человека».

Теперь ему было шестьдесят пять, он страдал от простраты, от которой через два года и умер, перенеся две операции.

Оставшись одиноким после смерти горячо любимой жены, отказавшись от самого высокого поста в армии тремя годами ранее, он был выше личных амбиций. Человек, которому оставалось мало жить, он не терпел политики в армии, а также междоусобиц политиканов. В последние месяцы перед войной, когда накануне его отставки в апреле вокруг него развивались интриги и одни прочили его на должность военного министра или главнокомандующего вместо Жоффра, а другие пытались уменьшить его пенсию или лишить друзей, записи в его дневнике были полны отвращения к жизни, к «этой жалкой политике», к «клану проходимцев», к отсталости и необученности армии и лишены какого бы то ни было восхищения Жоффром.

Теперь же, в самый тяжелый для Франции с 1870 года момент, его просили занять скомпрометированную должность, звали защитить Париж без армии. Он считал, что удержать столицу было необходимо из соображений морали, а также ради железных дорог, запасов и промышленного значения города. Он хорошо знал, что Париж как крепость защитить невозможно иначе чем при помощи армии, встретившей врага на подходах к городу, армией, пришедшей от Жоффра, имевшего другие планы. «Они не хотят защищать Париж, — сказал он Мессими в тот вечер, когда министр официально предложил ему стать военным губернатором. — В глазах наших стратегов Париж — понятие географическое, город, как и другие. Что же вы даете мне для защиты этой громады, где находятся мозг и сердце Франции? Несколько территориальных дивизий и одну, правда отличную, из Африки. Но ведь это капля в море. Если нужно, чтобы Париж не унаследовал судьбы Льежа и Намюра, его нужно прикрыть вокруг на расстоянии ста километров, а для этого нужна армия. Дайте мне армию из трех полевых корпусов, и тогда я соглашусь стать военным губернатором Парижа. Только на этом условии, окончательном и официальном, я соглашусь защищать столицу».

Мессими горячо благодарил его, «несколько раз пожав мне руки и даже поцеловав меня», и Галлиени окончательно убедился «благодаря этим теплым проявлениям чувств, что достававшееся мне место отнюдь не было таким, которому можно было бы завидовать».