Августовский рассвет (сборник)

Я вспоминаю эти подробности, хотя никогда не обращал на них внимания. Понятно, что, шагая рядом с повозкой наедине со своими мыслями, я не мог думать ни о чем другом. Может, я даже спал на ходу. Даже наверняка спал. Однажды нас вывели с передовой измотанными до предела и я отдал приказ выступать, приказал идти по одному и как можно ближе друг к другу, чтобы каждый держался за ремень впереди идущего. Была непроглядная ночь, и я боялся, как бы кто-нибудь не свалился от усталости и не потерялся. На правый фланг я поставил Сынджеорзана, на левом остался сам. Тогда, в ту ночь, я впервые заснул на ходу. Скорее это был полусон: я слышал шаги других, слышал шелест листьев, но все проходило мимо меня, скользило поверх моего сознания, и я не мог об этом думать, так как не мог думать вообще ни о чем. Бесспорно, и в этот раз я спал на ходу, держась за край повозки. Каждый раз, когда лошади останавливались, я спотыкался, на несколько мгновений приходил в себя, а потом тут же засыпал снова, как только повозка трогалась дальше. Возможно, лошади тоже спали на ходу.

Не знаю, сколько времени мы шли. Потом начало светать. Помню только, что с рассветом мы добрались до опушки леса. Там и произошло то, что так потрясло меня.

В небе неожиданно показались самолеты. Кто-то крикнул: «Воздух!» — и мы бросились на землю как попало. Самолеты пронзили воздух и сбросили на нас несколько бомб. Я слышал их зловещий вой, успел еще заметить, как распряженные в одно мгновение возницами лошади словно по команде рассеялись по полю. Потом раздались взрывы. Нас окутал черный густой дым, вокруг нас начали падать комья сухой земли, а когда наконец все смолкло, я услышал стоны и ржание, какого никогда не слышал. Я вскочил на ноги и огляделся вокруг. Вдали несколько лошадей неслись во весь опор. Рядом со мной, среди повозок, лежали раненые, а чуть подальше — пара рухнувших на землю лошадей. Они ржали, пытались подняться, опираясь на передние ноги, падали, снова пытались подняться и опять заваливались на бок. Я не сразу все понял. Крупы лошадей были раскромсаны осколками и представляли собой месиво из крови, мяса и костей. Лошади упали рядом, и осколки задели обеих. Теперь они с ржанием пытались подняться на ноги.

Я смотрел на них и не знал, что предпринять. Хотел было подойти к ним, потом вспомнил о людях, о раненых и закричал:

— Санитар! Санитар!

Голос откуда-то ответил:

— Здесь! Мы здесь!

И в это мгновение все, кто был невредим, вскочили и бросились на помощь раненым. Я направился к лошадям. Не знаю, что подтолкнуло меня подойти к ним. Я сделал несколько шагов, и лошади повернули головы ко мне. Сначала одна, рыжей масти, потом другая, черная с белой звездочкой во лбу. Они глядели на меня и ожидали. И когда я приблизился, они по очереди положили головы на бок.

Я нагнулся над ними и погладил одну и другую. Они спокойно приняли мою ласку, но я не мог вынести их взгляда и поднялся, чтобы уйти. Но они заржали, и я вернулся и увидел, как они приподнимаются на передние ноги. Они кого-то звали: меня или кого-нибудь еще. Я хотел снова нагнуться над ними, но понял, что они ищут не меня, а кого-то другого, а тот, другой, не приходит, и тогда рыжая заржала из последних сил, и ее ржание походило на плач. Я содрогнулся. Повернулся к солдатам, возившимся у повозок, и крикнул:

— Кто возница этих лошадей?

— Солдат Плопшор, — ответили мне.

— Позови его!

— Здесь он, господин младший лейтенант, но… вот какие дела… Они зовут его, бедные, чтобы он их пристрелил, но Плопшор раньше их отдал богу душу…

— Пристрелить? — переспросил я, хотя очень хорошо понимал, о чем идет речь.

— Да, господин младший лейтенант, пристрелите вы их, раз нет Плопшора… Мучаются, бедные…

Его слова пронзили меня, как удар молнии. Чтобы я вытащил пистолет и прицелился в головы тех, кого только что ласкал?

— Я не могу, солдат, не могу. Давай ты… — защищался я и хотел уйти, упрекая самого себя: «Ты выпустил столько пуль за время войны, стрелял во врага, а теперь не можешь выпустить две пули в головы двух лошадей, чтобы избавить их от мук?» И я ответил сам себе: «Да, правда, я стрелял во врага и буду стрелять до последнего патрона. Но лошади — другое дело, совсем другое дело. Они дороги мне, я просто не осознавал, как они мне дороги. Они смотрели на меня, они смотрели мне в глаза…»

— Бедняги! Глядите, они просят прикончить их, господин младший лейтенант! Видите?

Побуждаемый словами солдата, я снова посмотрел на них. Они опять положили головы на бок и ждали. Я нагнулся, чтобы в последний раз погладить их. И, гладя лошадей, я увидел в их глазах слезы. Что они чувствовали? Возможно, свой конец, а возможно, обиду за то, что солдат Плопшор не пришел на их зов.

И тогда я пошел в сторону. Я услышал, как солдат за моей спиной заряжал оружие, услышал сухой треск затвора, увидел, как рыжая лошадь опустила веки, и быстро отвернулся, чтобы больше ничего не видеть, и заткнул уши, чтобы не слышать…

* * *