Авианосцы адмирала Колчака

— Введение чрезвычайного положения приказываю отложить до завтра. Александр Васильевич, вас прошу немедленно ехать в Кронштадт. Оттуда жду рапорта — рассчитывать на помощь Балтфлота или готовиться к удару в спину. На вечер приглашаем думцев и Петросовет.

Великий князь уловил гримасу НикНика. Непременно побежит отбивать телеграмму Императору, кляузничать о нерешительности. Пусть его. Надо страну спасать, а не думать об удовольствии для Лукавого.

В распоряжении адмирала имелся трехмоторный «Григорович-12». Поэтому, не теряя ни минуты времени, Колчак сделал короткий телефонный звонок, после чего сбежал к набережной. Прямо у парапета, считай, под самыми окнами императорской резиденции, толпилось человек сто с плакатами «Долой самодержавие!» и «Долой царское правительство!».

Самолет, подпрыгивая на лыжах на неровном невском льду, прополз под Дворцовым мостом и поднялся над Васильевским островом тут же снизившись к Галерной гавани. Там адмирал Макаров, скользя по льдинам неверными старческими ногами, с трудом забрался внутрь при помощи летчиков.

— Право же, неожиданно, Александр Васильевич. Вы — победитель Грандфлита, эдакий Ушаков с Нахимовым в одном лице. Неужто Балтфлот вас ослушается?

— Увы, Степан Осипович. Экипажи, с которыми я ходил в бой, ныне в Черном, Эгейском да в Северном морях. Здесь остатки флота, славой обойденные. Потому вас и прихватил. Нет в России моряка, который не уважил бы адмирала Макарова.

На Котлине сбылись нехорошие предчувствия. Оставшиеся в тылу офицеры совершенно не так хороши, как топившие британские линкоры в Ла-Манше. Рядовые матросы и унтеры не то чтобы на грани бунта, но распропагандированы вовсю, избрали Совет Балтфлота, позже переименованный в Центробалт, в котором первую скрипку играют даже не эсдеки и эсеры, а неуправляемые революционеры-анархисты. Особенно неблагополучны экипажи старых додредноутных крейсеров «Диана» и «Аврора».

— Вывести бы их в бой и вздернуть на рее анархистскую сволочь за первое же неисполнение приказа, — вздохнул отставной адмирал. — Да нельзя. Прошли те времена. Я вам так скажу, любезный Александр Васильевич. Останусь на недельку при Кронштадском адмиралтействе, пригляжу, а вы прямиком в Зимний. Александр Михайлович наш — отнюдь не гений политики, но хоть одна трезвомыслящая голова. Рядом с ним процветают НикНик и прочие зоологические существа. Поддержите князя, голубчик. На вас надежда.

Столь же тревожные вести из питерских лейб-гвардейских полков привез и Врангель. В Ораниенбаум он не рискнул отправиться из-за забастовки на железной дороге. Вердикт барона: столичные части выполнят аптекарски точные команды с разъяснением их причин. От грубых демаршей в духе НикНика взбунтуется даже гвардия, не говоря о запасных полках.

Вечером в Таврический дворец Александр Михайлович зазвал представителей противоборствующих сил. Увидев это «новгородское вече», Врангель и Колчак тихо выругались. Вместо кулуарного совета с несколькими положительно мыслящими оппозиционерами великий князь устроил сборище, которое неизбежно повело себя по улично-митинговым законам, где ораторы от разных фракций тщились перекричать друг друга и толпу.

Самая многочисленная команда высших имперских чиновников держала круговую оборону. Военный и Морской министры, которым здесь делать откровенно нечего, смотрели на бушующие страсти чуть отстранение и свысока. Они только что выиграли войну и непременно победят в следующей, как только чернь перестанет путаться под ногами. Министр внутренних дел Протопопов молчал и закатывал глаза, будто ему открыто недоступное другим сакральное знание. Татищев и начальник охранного отделения Глобачев не лезли поперек начальника, однако золотыми плечами создавали численность генеральского корпуса.

Рядком восседал взвод государевых родственников. За монументальным НикНиком проглядывали более тщедушные Петр Николаевич и великий князь Михаил Александрович, официальный наследник Императора на случай кончины цесаревича. НикНик метал глазами молнии — дай мне волю, и я разгоню проходимцев; малокалиберные князья выглядели на редкость безучастными. Александр Михайлович нарочито отстранился подальше от других Романовых. Его родной брат Николай Михайлович, считавшийся самым левым по убеждениям из семьи, вообще не присутствовал.

Далее кучковались основные министры во главе с князем Голицыным и генералы, среди которых поместились Врангель с Колчаком.

Лагерь, так сказать, оппозиции выглядел куда более разномастно. Правых и сравнительно преданных правящему дому возглавил щекастый толстяк Родзянко. Когда он надевал цилиндр, то напоминал классический образ буржуя с революционных карикатур. Рядом с ним тряс аристократической бородкой князь Львов, больше кабинетный ученый, нежели политик; в Думу его занесло случайным ветром. Ему что-то нашептывал на ухо скандальный октябрист Гучков, личность подлая и энергическая.