Авиатор: назад в СССР

— Почта! — раздался крик в районе входной двери, когда я мирно дремал в дальнем расположении. А ведь только приятный сон начал сниться!

В нем я иду по взлетной палубе авианосца к стоянке самолётов в оранжевом костюме ВМСК, что-то проверяя в наколенном планшете НПЛ. У моего нового Су-33 встречает меня техник самолëта с докладом, о готовности машины к полëту. Жму руку и начинаю обходить борт, осматривая его. Поглаживаю по левой консоли крыла и бубню, чтобы он «вëл себя хорошо» в полëте. Вокруг бескрайний океан, а за спиной чей-то женский голос так и зовёт по имени. И меня начинает трясти, всё сильнее и сильнее.

— Серëга, хорош спать! — просыпаюсь я, а надо мной один из дневальных.

— Ты чего, Паш?

— Письмо. От девушки какой-то, — ответил он. — Твоя очередь скоро на тумбу, если что.

— Спасибо, — сказал я, нехотя поднимаясь с кровати. И почему такой странный сон? Су-33, корабельный истребитель и каким-то образом я оказался рядом с ним. Этот самолёт ещё не скоро появится на вооружении.

Паша... а ведь фамилия у него Кретов. Увлекательная судьба ждëт его. Он станет одним из лучших морских лëтчиков нашей страны. Первым сядет на палубу ночью в сложных метеоусловиях. А менее чем через год после этого у его Су-33 во время полëта откажет двигатель, когда самолëт будет в перевëрнутом положении. Ему не удастся выровнять машину, и он катапультируется. Парашют раскроется только на 200 метрах от земли. Останется жив и будет награждён звездой Героя России.

Письмо было написано Аней из Москвы. Обратный адрес был общежитием МГУ.

— Родин, давай на «тумбочку», — кричал мне дежурный по роте. — Или ты читать будешь письмо?

— Позже прочту, — сказал я и положил конверт в карман.

К вечеру все вернулись из увольнения. По старой традиции, в казарме начинался «вечерний жор», поскольку ребята приносили что-то вкусное тем, кого начальство не наградило выходом за ворота.

— В кино ходили на «Это мы не проходили» про студентов, — рассказывал Артëм, снимая с себя шинель.

— Держи. Девчата для тебя испекли, — протянул мне газетный свëрток Виталик, в котором оказались ароматные ватрушки. Я решил поделиться с рядом сидящими и оставить Максу.

— А Макса не видели? Опять опаздывает, — спросил я, заворачивая пару вкусностей обратно в газету.

— Время уже. Пора бы ему вернуться.

— Смирно! — послышалась команда дневального и вся рота умолкла, встав с кроватей и табуреток. — Товарищ майор! Во время моего..., — начал докладывать дежурный, но Голубев его остановил.

— Вольно! Родина, Казанова и Рыжова ко мне в канцелярию.

Через минуту мы стояли перед командиром роты в полном неведении о причине предстоящей беседы.

— Как дела, мой юные друзья? — спросил Сергей Юрьевич.

— Без происшествии. Несу службу в суточном наряде, товарищ майор, — доложил я.

— Прибыли из увольнения. Без замечаний, — ответили парни.

— Прекрасно. А где ваш друг?

Речь, судя по всему, была про Макса. Что-то мне подсказывает, поторопился дежурный по роте со своим докладом.

— Виноват, товарищ майор, а какой...

— Такой друг, Казанов! — воскликнул Голубев. — Который из увольнения вечно опаздывает. Курков у него фамилия. Где?

— Не могу знать, товарищ майор, — сказал Виталик. По лицу Голубева было видно, что задавал он риторический вопрос.

— Виноват, товарищ майор, но вы же знаете где? — спросил я, а в голове уже вертелись странные и страшные мысли.

Может, что с ним случилось? Ударили по голове? Хотя, сейчас же 1976 год. Хулиганов почти нет, люди квартиры на ключ не закрывают.

— Я-то знаю где. Мне интересно за что!

— И где, — спросили мы хором. Знал бы Сергей Юрьевич, как нам было интересно.

— Где, где? На «губе»!

Глава 21

Появился Макс только через два дня. Слегка потрëпанный, но вполне себе здоровый и целый. Естественно, неудобных вопросов он не избежал.

Попасть на гауптвахту или «губу» было не очень сложно в советское время. Приказ командира не выполнил, попался в самоволке и так далее. Каждый, кто там был, рассказывал жуткие истории о занятиях на плацу и изучении уставов с утра и до отбоя.

Официальную версию Максим поведал быстро, не посвящая всех слушателей в частности. В отличие от остальных, нам троим Курков доложился по полной. Дело, конечно, же касалось Елены Петровны.

— Я же пошёл за ней. Смотрю, она в подъезд заходит. Решил...

По устоявшейся традиции, наш Максимушка у двери цветов подарить решил. Поднимаясь по лестнице, увидел, куда вошла Майорова и поспешил вверх.

А за дверью-то, голоса мужские и музыка заиграла. И грустно ему так стало. Объяснить нам, развесившим уши в ожидании кульминации этой сцены, своë состояние в тот момент, Макс не мог.

— Перед глазами всë поплыло. Какое-то звериное чувство, что-ли взыграло, — сказал Максим, переводя дыхание от напряжения.

— Это ревность, дружище, — сказал я, подбодрив его хлопком по плечу.

— А дальше? — спросил Виталик.

Здесь и принял Макс решение, сказать всё. И стал барабанить в дверь. Терять-то нечего.