Авиатор: назад в СССР 4

Даже сейчас, когда я чувствовал, что мой наставник прав, сознание отторгало эту мысль. Хотелось забыться, а не получалось. Каждый раз, когда мои глаза встречались с Жениными на фотографии, в голове всплывали воспоминания наших с ней свиданий и вечеров, посиделок около моря, первого танца на литературном вечере.

— Одевайся и пошли со мной, — сказал Нестеров, медленно поднявшись с кровати и направившись к окну.

— Куда? Мне никуда не нужно. И что делать дальше я не знаю… ай! — вскрикнул я, щурясь от яркого солнечного света.

Николаевич одним движением развернул шторы и впустил в комнату лучи солнца. Глаза аж заслезились!

— Пошли, сказал! — воскликнул он и бросил мне свитер. — Я тебе покажу, что делать.

Не знаю, почему я решил пойти за Нестеровым. За ним идти не так уж и сложно — со своей травмой он ходит не очень быстро. Вот и я не торопился садиться в его белый «Москвич».

— А откуда машина, Николаич? — спросил я, когда мы отъехали от дома Рыжовых.

— От тестя остался. Его не стало недавно. Вот нам с Ириной по наследству и перешёл. Ты когда разговаривал с Натальей Горшковой крайний раз? — спросил он, выезжая из станицы на дорогу, ведущую в Белогорск.

— С похорон не видел. Это сейчас важно?

— Серый, ты же парень не маленький, с мозгами. Не буду же я тебя учить тому, что отгораживаться от мира невозможно. Ты слишком маленький, чтобы выдержать такую изоляцию.

Я бы на его месте бы не был так уверен. Ещё как смогу.

— К чему про Наталью Александровну спросили?

— Думаешь, ей одной не легко сейчас. Женщина всю семью потеряла, ещё и ты в прятки играешь.

— Если мы едем к ней, то это неудачная идея. Здесь припаркуйтесь, я пешком назад пройдусь, — указал я на остановку на въезде в город

— Сначала сделаешь то, что я скажу, а потом иди и дальше сиди в берлоге, — сказал Николаевич, и прибавил радио в машине. Он сделал вид, что ему интересен какой-то доклад о количестве собранного хлопка.

«Более 6 миллионов тонн хлопка — таков выдающийся вклад тружеников Узбекистана…», — прозвучала из динамиков реплика выступающего, в ответ на которую раздались громкие аплодисменты.

— Ехать когда собираешься в Осмон? — спросил Николаевич.

— Пока не знаю. Не готов ещё. Я сейчас не уверен, что вообще служить хочу. Как представлю, что в кабину садиться, так сразу Женю вспоминаю. На земле то теперь меня никто не ждёт. Так зачем тогда летать?

— В пехоту пойдёшь?

Ну, в этом у меня опыт имеется. Может и стоит уйти с лётной работы, раз я мотивацию потерял.

— Думаете, примут?

— Думаю, что тебе надо подзатыльник дать, чтоб ты от таких мыслей избавился, — сказал Нестеров, поворачивая с проезжей части на просёлочную дорогу. И куда ведёт она, я прекрасно знал. Кладбище, на котором похоронена Женя — последнее место, куда бы мне сейчас хотелось пойти. Нестеров остановил машину у калитки, достал с заднего сиденья большой букет тюльпанов и протянул мне.

Именно в этот момент пошёл дождь, который явно помешает нормально подойти к могиле. Отсюда её хорошо видно и идти недалеко. Только ноги приросли к полу машины, а руки затяжелели, чтобы дотянуться до ручки открытия двери. Слишком тяжело на душе.

— Иди. Я здесь подожду, — сказал Николаевич, и положил цветы мне на колени.

Открыв дверь, я сразу попал под холодные струи дождя, который размывал почву под ногами. Щебень в этой части кладбища ещё не был насыпан, поэтому пришлось идти по мягкой жиже. И ноги меня несли именно туда, где и похоронена Женя. Эта дорога показалась мне очень долгой. С каждым шагом воспоминания накладывались одно на другое. Я, будто, вновь видел перед глазами любимую и проживал каждую секунду этого похода в грязи.

Ноги продолжали вязнуть, но это меня не останавливало. Вот она уже рядом, и кажется, сейчас силы окончательно меня покинут. Ох, не думал, что так сложно прийти будет сюда снова! Эмоции зашкаливали, сердце вот-вот должно было выпрыгнуть из груди, и я уже не смог себя сдержать — глаза не выдержали наплыва скупых слёз, которые смешивались с дождевой водой

— Я пришёл, — прошептал я, выкладывая тюльпаны на могилу.

Ливень ещё продолжался, но уже не так сильно. Не знаю, сколько я ещё стоял рядом с могилой, но заставить себя уйти у меня не получалось. Я что-то бормотал себе под нос, будто разговаривал с Женей. Хоть рядом и никого, но громче говорить не хотелось.

— Сергей? — прозвучал сзади голос Натальи Александровны.

Я повернулся, и увидел перед собой маму Жени, спрятавшуюся под зонтом. Выглядела женщина болезненно. Заметно осунулась за эти дни, круги появились под глазами и даже несколько седых прядей выбивались из-под черного платка.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Ты как, Серёжа? Пропал куда-то, — спокойно сказала она, прикасаясь к мокрой щеке ладонью. — Выглядишь плохо, не бритый, промок. Вставай под зонт, а то заболеешь.

Куртка и правда вымокла изрядно, а голова была, как после душа. От Натальи Александровны пахло легким цветочным ароматом с нотками свежей зелени. Те самые духи «8 марта», которые Женя обычно брала у неё.

— В порядке, спасибо. Вот… не хотел, если честно приходить.

— Тяжело?