Авиатор: назад в СССР 9

Жадно потянулся к её губам, снимая одежду с этого горячего и нежного тела. Подхватив на руки, я быстро понёс Веру в комнату. Руки тряслись.

— Сразу видно, что сегодня ты работал руками, — улыбнулась она, когда я положил её на кровать. — Штурвал Ту-16 отклонять было тяжелее?

— Не так приятно, как нести на руках тебя, — шепнул я Вере и продолжил её целовать.

Она целует меня со всей страстью. Моё желание взрывается во мне, словно внутри горячий шар и его огонь растекается по всему моему телу.

Я чувствую, как она готова продолжать. Всё её тело вибрирует от предвкушения, особенно низ живота.

Медленно, словно пианист, перебираю пальцами по её нежной коже и ощущаю каждую мурашку, которой покрылось её тело. Она что-то шепчет, но я не слышу и овладеваю своей девушкой.

Мои движения внутри сводят её с ума, и она извивается с каждой секундой всё быстрее и быстрее. Слова о любви здесь неуместны — только непреодолимое желание поглощать друг друга.

Вера напрягается, и её ногти впиваются мне в спину. Она начинает меня царапать, но я заставляю её стонать от удовольствия ещё громче и прогибаться в спине, словно она дикая кошка.

Её стоны похожи на рычание. С каждым моим движением она всё больше погружается в море наслаждений вместе со мной. Я будто испускаю электрические разряды, от которых Вера не перестаёт дрожать.

Но я замедлился…

— Не тормози… быстрее, — стонет подо мной Верочка, но я в этой скачке главный.

Мне нравится видеть её безумные от наслаждения глаза. Я постепенно снова ускоряюсь и понимаю, что она уже не в первый раз за эти минуты улетает в стратосферу.

И вот он последний рывок. Она накидывается на меня и усаживается сверху. Тот самый момент, когда Вера думает, что в атакующей позиции. Но сил у неё уже нет, бёдра дрожат от напряжения, и я снова начинаю разгоняться.

Вот-вот она провалится куда-то в небытие, а я не хочу отпускать её одну. Ускоряюсь ещё быстрее…

Совсем не замечаю, как она царапает мою грудь, оставляя маленькие красные полосы.

— Я не… могу… Закончи уже! — кричит Вера.

Я перехожу на максимальный режим, будто переставив свой рычаг управления двигателем ниже пояса в соответствующее положение. Вера продолжает шептать моё имя, но я ещё держусь, чтобы не сорваться в штопор удовольствия.

Ещё немного и мы вместе окунёмся в омут сладострастия, и от этого на меня накатывает новая волна экстаза. Я буквально лечу навстречу своей любимой. Перевожу себя на форсированный режим. Терпеть уже сил нет, и нет желания…

Мы оба финишируем и, ловя амплитудные колебания своих тел, погружаемся в объятия друг друга.

Съев всё мороженое и выпив пару кружек чая, Вера уговорила меня слегка нарушить предполётный режим и пойти погулять вечером. При свете солнца во Владимирске в июне это не самое приятное занятие, а вот после заката вполне терпимо. Всего-навсего 30° тепла.

— Пойдём. Тут кое-что поменялось, пока тебя не было, — сказала Вера и повела меня на мемориал погибшим лётчикам-испытателям.

Народу здесь гуляло в это время много. Среди них я обнаружил и Колю Морозова. Он что-то «пел» на ушко какой-то девушке, сидя вразвалочку на скамейке. Представительница прекрасного пола была явно в восторге от такого внимания со стороны красавца Коли.

— Родин, ты какими судьбами? С сестрой гуляешь? — спросил Морозов, вскочив со скамейки.

— Нет, с девушкой, — поправил я его. — Завтра на работу рано идти, не забывай.

— Конечно. Только у нас ещё много дел с… неважно, — улыбнулся Морозов и снова подсел к своей пассии.

Вера с пренебрежением посмотрела в сторону моего коллеги и не смогла удержаться от комментариев.

— Вы в школе испытателей, однозначно, хотите ему морду набить, — сделала она вывод после знакомства с Морозовым.

— У многих такое желание возникает, — улыбнулся я, и мы пошли дальше по аллее к мраморным стелам с именами погибших в разные годы лётчиков-испытателей.

Странное ощущение, но я будто почувствовал в себе своего реципиента. Будто он сам читает эти имена на стелах и ищет кого-то.

— А что ты мне хотела показать здесь? — спросил я.

— Смотри, — сказала Вера и показала на имя одного из погибших лётчиков.

«Сергей Владимирович Родин, капитан, орден Красного Знамени (посмертно)» — гласила свежая надпись на стеле.

Внутри было ощущение, что я вот-вот должен расплакаться. Вот только это будто не мои чувства, а реципиента. Хоть я и не знал отца настоящего Родина, он тоже оказался для меня не чужим человеком. Всю свою новую жизнь в Советском Союзе я то и дело чувствую присутствие имени Сергея Родина — старшего и его влияния на мою судьбу.

Возможно, именно сейчас этот круг замкнулся, и Родин-старший спокойно занял своё место «в небесном полку невернувшихся». Дальше всё зависит только от меня. И как-то пусто сразу стало…

— Ты чего? — спросила Вера, когда я тяжело вздохнул.

— Что-то в груди… Будто легче стало, — ответил я.

Может, этого и хотел мой реципиент, чтобы имя его отца было высечено на этой стеле. Теперь он спокоен.