– Меня это очень беспокоит, мой дорогой Арчибальд. Это теперь моя единственная забота после того, как я убедился в правильном ходе аппарата… Но важно…
Его внимание было привлечено движением лейтенанта Форстера. Офицер поднялся для того, чтобы лучше разглядеть поверхность малопрозрачного щита и протянул руку по направлению к горизонту.
– Черная точка, впереди направо…
– Судно?
– Нет, ведь мы не находимся на пути судов, которые, направляясь в Японию или на Зондские острова из Гонолулу, обходят это скалистое место и проходят южнее.
– Это остров Гарднер, – объявил американец, после нескольких минут наблюдения.
– Неужели?
– Я уверен…
Десять минут спустя черная точка в самом деле приняла очертания обрывистой скалы с черными краями. Когда они приблизились, то остров показался значительно обширнее и выше Мидуэя. Аэроплан направлялся прямо на него. Легкое движение руля повернуло его налево. Когда он пролетал над островом, среди его высоких стен прокатилось эхо от шума мотора, и многочисленные морские птицы сорвались с пронзительным криком из всех ущелий, как бы протестуя против появления в их царстве этой огромной и шумной птицы, прилетевшей с запада.
Они были здесь единственными обитателями. На голой скале не видно было ни одного клочка зелени…
– Сорок минут одиннадцатого, – сказал американец, когда аэроплан пронесся вдоль острова со скоростью урагана.
– Вы точно измерили расстояние между обоими островами, Арчибальд?
– Насколько это было возможно сделать по морским картам адмиралтейства, найденным в столе коменданта Гезея. Расстояние равняется тысяче двадцати километрам.
– В таком случае результат получился более блестящий, чем я ожидал, – сказал молодой инженер, сделав быстрое вычисление в уме. – Мы делали с момента нашего отъезда в среднем до ста шестидесяти пяти километров в час.
– Я никогда не поверил бы в возможность подобной скорости, если бы вы не утверждали этого. Я делал до ста километров на автомобиле, и хотя эта цифра значительно ниже вычисленной теперь вами, но мне казалось, что я двигался по дороге быстрее, чем теперь. Скажу больше, езда по земле производит более сильное впечатление, чем парение в воздухе.
– Я того же мнения, но это зависит от шума и тряски автомобиля, который при значительной скорости скачет, а не скользит, как аэроплан, и еще от близости предметов, движение которых представляется нам более быстрым, чем движение этих волн, уходящих из-под наших ног.
– Сто шестьдесят пять километров! – повторил удивленный американец. – Какой же скорости достигнут впоследствии?
– Ученые утверждают, что скоро достигнут скорости в двести километров, а позже она дойдет до трехсот и четырехсот километров в час.
– Четыреста километров, – воскликнул американец, – ведь это сто – сто десять метров в секунду! Это скорость движения револьверной пули!
– Конечно!!
– Но тогда невозможно будет дышать и придется строить закрытые помещения для пассажиров, стеклянные киоски для пилотов…
– Нужно будет очень много такого, о чем мы и не думаем теперь… Аппарат, на котором мы летим в эту минуту, покажется тогда архаическим и смешным, точно так же, как первые локомотивы кажутся нам жалкими и неустойчивыми в сравнении с тяжелыми и массивными современными компаунд-паровозами. Наши потомки найдут то, в чем мы нуждаемся больше всего – средство удержаться на воздухе, когда неисправность двигателя остановит движение винтов. Аэроплан будущего будет приводиться в движение электричеством, и если аппарат воспользуется во время полета своей скоростью – частью для заряжения крайне легких аккумуляторов, которые будут вскоре изобретены каким-нибудь Эдисоном, – то возможно будет долго держаться в воздухе, не восполняя запасы двигательной силы. Быть может, эту электрическую энергию будут заимствовать у туч, у атмосферы, обладающей бесконечными ее запасами. Во всех этих случаях люди не будут стеснены, как мы в настоящее время, а это очень важно.
И Морис Рембо стал снова выражать беспокойство по поводу бензина.
Найдут ли они его на больших островах? Если японцы не высадились там, то, конечно, найдут; в противном случае – нечего рассчитывать на это.
Солнце озаряло теперь своими лучами неподвижное море и превратило Тихий океан в огромное зеркало. Отражение было так резко, что Морис Рембо вынужден был прищурить глаза и избегать глядеть вниз.
Его товарищ, внимательно подливавший бензин и масло, время от времени осторожно вставал со своего сиденья для осмотра наружных частей мотора, передвигал взад и вперед бюретку с маслом, бросал взгляд на циферблат компаса и глядел в висевший у него на шее морской бинокль.
«Кэтсберд» продолжал свой путь еще в течение четырех часов и держался теперь на средней высоте в пятьдесят метров, так как инженер заметил, что на такой высоте пассатный ветер дул с большей силой, чем у поверхности моря, и помогал движению аэроплана.