Авиация и время 1995 04

Вот такой эпизод надо было снять. Работа была поручена мне и Калинину. Выбранная для посадки площадка на берегу Ирпеня нам не понравилась: ее длина в единственно возможном направлении взлета не превышала 50 м, грунт сырой и топкий, а у края - высокие тополя. «Летим вдвоем, на пустом самолете с минимумом бензина, - после раздумья заключает Владимир Антонович. - Только ветер должен дуть строго поперек Ирпеня». Но на следующее утро ветер с приличной силой дул вдоль реки. «Дела не будет», - говорит Калинин и куда-то улетает на Ан-8.

Спустя пару часов к стоянке подъезжают Курлин и начальник ЛИСа Митрофанов. Они говорят, что надо лететь, т.к. артисты уже на месте. Я объясняю, что при таком боковом ветре Калинин лететь не согласился, а Курлин и площадки-то не видел. Но Юрий Владимирович предлагает лететь и на месте определить, сможем ли мы сесть. На том и порешили. Осмотрев площадку с воздуха, Курлин соглашается, что садиться на нее сегодня рискованно и решает произвести посадку по другую сторону моста против ветра, а с киношниками договориться потом. Сначала по уже отработанной методике мы делаем бреющий полет. Как будто все в порядке, но меня настораживает цвет грунта - он какой-то серо-зеленый. Хочу поделиться сомнениями с Курлиным, но он уже уверенно планирует на посадку. Происходит касание, но при этом колеса мгновенно зарываются в грунт, самолет переворачивается через нос и ложится на спину. Слышу треск ломающихся лопастей и отключаюсь… Оказалось, что мы приземлились на торфяное поле, в котором даже ноги вязли. Курлин первым выбрался из перевернутого самолета. «Все нормально, мы не горим», - услышал я его голос. Съемки пришлось отложить, а из всех полученных травм самой тяжелой для нас оказалась моральная - повреждение самолета.

Генеральный конструктор отнесся к аварии спокойно. Более того, спустя некоторое время он предложил нам с Юрием Владимировичем полетать вдоль Днепра или Десны, чтобы подыскать площадку для воскресного отдыха. Такое место мы нашли в районе села Конча-Заспа. В следующее воскресенье полетели туда вчетвером (Олег Константинович, Юрий Владимирович, я и бортинженер Володя Воротников) и целый день купались, загорали. Антонов, сидя у мольберта, с увлечением рисовал Днепр.

С того дня наши «пикники» по воскресеньям стали обязательными. Мне они уже не доставляли удовольствия, т.к. каждый раз нужно было прерывать испытания, освобождать салон самолета от многочисленных приборов, ставить пассажирские кресла. Кроме того, при подписании полетного листа у нового начальника летной станции А.Н.Грацианского я вынужден был всякий раз выслушивать сентенции о том, что мы нарушаем «Наставление по производству полетов», что генеральный конструктор не имеет права летать на опытном самолете и т.п. Воскресные отлучки вызывали также естественное недовольство наших домашних.

Вызвав меня в очередной раз для доклада о ходе испытаний, Олег Константинович напомнил о том, что в воскресенье мы обязательно должны хорошо отдохнуть на природе. Тут я набрался смелости и сказал ему о начавшемся ропоте в наших семьях. «Как же нехорошо мы поступали, - искренне посетовал Олег Константинович.- Это я виноват. Давайте сделаем так: в воскресенье пораньше грузите своих домочадцев на самолет и везите их на наше место, а за мной прилетите к 11 часам.»

И вот с женами, детьми и собачкой на борту мы прилетаем в Конча-Заспу, но неожиданно видим, что наша поляна полна народу. Делаем несколько заходов, пока люди не разбежались по кустам и не освободили место для посадки. Но что это?… В окнах мелькают знакомые лица, и становится ясно, что это наш родной завод выехал на массовку. Пока мы занимаемся разгрузкой, к самолету подходит А.В.Болбот* в трусах и с удочкой в руках и молча наблюдает. Когда из «Пчелки» вышли все домочадцы и были вынесены авоськи и корзины, он делает удивленные глаза и спрашивает: «А где Антонов?». Отвечаю, что мы полетим за ним к 11 часам. «Так вот, немедленно убирайтесь отсюда и, если еще раз появитесь без генерального, будете иметь дело с прокурором.» Дело принимает плохой оборот. Настроение у всех испорчено, но Болбот делает поправку: «Жены и дети пусть остаются - они ни в чем не виноваты, а если вы к вечеру не прилетите, я заберу их на машине».

Мы с Курлиным возвращаемся на заводской аэродром. Настроение наше - хуже некуда: ведь планы Антонова могли измениться. Однако ровно в 11 часов Олег Константинович на своей «Волге» подъезжает к самолету. После взлета я рассказываю ему об утренней встрече с Болботом. Сообщение о том, что сегодня на нашей поляне полно народу, его немного обескураживает, а угрозу относительно прокурора он воспринимает как шутку. Удовлетворенный его оптимизмом, я возвращаюсь в кабину и успокаиваю Курлина.