«Мы взлетали, а в воздухе уже висели японцы: примерно 25 истребителей, – пишет Панов. – …Пока мы изо всех сил мотора набирали высоту, в стороне от аэродрома, чтобы ввязаться в драку, десятка японских истребителей опустилась метров на 600 и, пикируя, принялась стрелять из пулеметов по самолетам, стартующим после нас. Впрочем, им не удалось сбить кого-либо – поднимая хвосты пыли, последние наши истребители покидали взлетную полосу, а с земли уже тянулись к японцам трассирующие струи зенитных пулеметов, которые, впрочем, имели скорее символическое значение. Штурмующую японскую группу истребителей прикрывала группа второго яруса, действующая на высоте до 5000 м, самолеты которой, как коршуны с небес, высматривали цель и бросались на нее в вертикальном пикирующем полете, потом резко выходили из атаки и становились «свечой», забираясь на прежнюю высоту. Я впервые наблюдал тактику боя японских истребителей, но сразу оценил мощь двигателей И-98 – машин новой модификации. Таких машин не было на Халхин-Гэле… И-98 был великолепной современной машиной, покрытой тонким дюралюминиевым листом, оснащенной четырьмя пулеметами: тремя средними и одним тяжелым типа «Кольт», с мощным четырнадцатицилиндровым двигателем «двухрядная звезда» в скрупулезном японском исполнении 1* . Наши «чижики» в погоне за японским монопланом по «свече» могли преследовать его только первые 250 м вверх, а потом мотор терял мощность и захлебывался. Приходилось переворачиваться через крыло и становиться в горизонтальный полет на виражи, и болтаться, как говно в проруби, ожидая, когда японец, вышедший своей «свечой» на высоту более 1100 м, осмотрится и наметит новую жертву для своего стремительного клевка с большой высоты.
После взлета, набрав примерно 4000 м высоты, мы развернулись, чтобы атаковать противника из верхнего эшелона, имея солнце за спиной, и устремились к месту воздушного боя, который уже начинался: над аэродромом крутилась огромная карусель истребителей, гонявшихся друг за другом. Японцы следовали своей прежней тактике: нижняя группа вела воздушный бой на виражах и боевых разворотах, а верхняя крутилась, выискивая себе жертву для атаки на пикировании. Наша эскадрилья, разбитая на две группы по пять самолетов, атаковала нижнюю группу противника с двух сторон: Гриша Воробьев завел пятерку слева, а я справа. Японская карусель рассыпалась, и бой приобрел хаотический характер. Мы вели его по принципу «пары» – один атакует, а другой его прикрывает, японцы же действовали по принципу коллективной ответственности – верхние прикрывали нижних. Японский способ ведения боя был заметно эффективнее…
Сначала царил полный хаос, и стрелять приходилось наугад. Потом мое внимание сосредоточилось на… лейтенанте Иване Карповиче Розинке, который, выбрав себе цель, отважно атаковал ее в пикировании и, догнав самолет противника, открыл огонь из своих четырех пулеметов. Самолет японца охватило пламя, он рухнул на землю, превратившись в огненный шар. Но верхний эшелон японцев крутился недаром. Когда Розинка выводил свой самолет из пикирования, его атаковали сразу два японских истребителя верхнего эшелона и первыми же очередями подожгли «чижика». Попадание было настолько точным, а бензиновые баки настолько полными, что «чижик» не долетел даже до земли. Огненный факел, в который он превратился, оборвал свой путь примерно на высоте полкилометра. Не знаю, был ли ранен Иван Карпович или просто не успел выпрыгнуть из вспыхнувшей машины, но в эти мгновения он нашел в небе Китая свою огненную смерть…
Я вздрогнул от жгучей обиды, видя гибель товарища, и устремился в сторону одного из японцев, сбивших его. По обычной манере японцев, поставив самолет «свечой», он выходил из атаки, набирая высоту, как раз мимо пары, где я был ведущим. Ведомым был Саша Кондратюк… Я пошел на сближение с японцем, выходящим из атаки, и атаковал его из очень удобного положения – сбоку, когда он летел вертикально, обращенный ко мне макушкой головы, под плексигласовым колпаком… Я хорошо видел летчика и открыл огонь немного раньше. Японец влетел в огненную струю и вспыхнул, как факел. Сначала бензин плеснулся на левое крыло, видимо, пули попали в бензобак, и плоскость сразу охватило пламя, оканчивающееся шлейфом дыма. Японец в горячке еще метров двести выполнял «свечу», а потом перевернулся через крыло и, став в горизонтальный полет, потянул свой охваченный пламенем самолет на восток, в сторону своего аэродрома…» После боя выяснилось, что японский самолет не дотянул до линии фронта – у него отломилась плоскость и летчик, спустившись на парашюте, попал в плен. Едва его привезли, аэродромная китайская прислуга по местному обыкновению взяла японца за руки, за ноги и по команде «Ай-цоли!» («раз-два взяли») разорвала на части.