Авраам Линкольн

Радикалы-аболиционисты были возмущены поддержкой правила о поимке беглых рабов на свободной территории (что дало им повод объявить Линкольна «рабовладельческой ищейкой»), а также самой идеей выкупа, означающей признание за рабами статуса собственности.

В итоге Линкольн сам отказался вносить свой законопроект. «Я понял, что потерял обещанную мне поддержку, — объяснял он потом своё решение, — а поскольку моё личное влияние было тогда ничтожным, все попытки продвигать идею были оставлены как совершенно бесполезные в то время»^{194}.

В воскресенье 4 марта Конгресс, набухший неразрешёнными противоречиями, завершил сессию. На следующий день — холодный, с порывистым ветром, приносящим то дождь, то снег, — состоялась инаугурация Захарии Тейлора. Генерал-президент произнёс самую короткую со времён Вашингтона и, возможно, самую бесцветную речь. Потом последовал традиционный бал для четырёх тысяч гостей. Когда к четырём утра гости стали расходиться по домам, то обнаружили, что прислуги уже нет, а пальто и шляпы по большей части свалены в гардеробе в одну большую груду. В этой свалке Линкольн так и не смог найти свой «заветный» цилиндр.

Коллега-юрист вспоминал, как Авраам покидал бал — словно навсегда уходил из политики: с непокрытой головой, высокий, худой, в помятом пальто, наброшенном на плечи, один, в предрассветный час, по направлению к Капитолийскому холму^{195}.

От Линкольна как «своего человека в Вашингтоне» в Иллинойсе теперь ожидали только одного: содействия в получении правительственных должностей (то есть гарантированных и приличных зарплат), распределение которых по давней традиции зависело от новой администрации. Письма знакомых, родственников и просто избирателей штата посыпались на Линкольна задолго до инаугурации. Тесть, например, хлопотал за дальнего родственника из Миссури, который оказался «в затруднённых обстоятельствах», и просил Авраама помочь в получении должности клерка в «каком-нибудь» правительственном департаменте. Некая дама, радевшая за мужа, заканчивала письмо словами: «Если Вы запамятовали, кто я такая, спросите у своей Мэри»^{196}.

Многие не думали, что для исполнения даже самых скромных пожеланий мало было просто иметь представителя в Вашингтоне. Авраам не мог отказать, писал и передавал нужным чиновникам свои рекомендации, но выполнить большинство просьб не мог. Смысл его стандартных ответов соискателям прост: «Сделаю всё, что могу, но ничего не обещаю». Это была позиция Честного Эйба — в мае 1849 года Линкольн в одном из писем признавался: «До сих пор никого из рекомендованных мной не назначили ни на одну должность, значительную или незначительную, за исключением разве что нескольких настолько скромных, что на них не было других претендентов»^{197}.

Да что говорить о других, если ему никак не удавалось определить собственное политическое будущее. Заслуженное вознаграждение за предвыборные труды представлялось Линкольну в виде должности комиссара Главного земельного управления США — руководителя крупного правительственного департамента, ведающего распределением государственных земель. В управление традиционно назначались представители Огайо, Индианы, Иллинойса, сведущие в законах и проблемах богатых землёй западных штатов. Должность гарантировала заметное влияние (комиссар, например, решал, кому и как продавать государственные земли) и к тому же жалованье в три тысячи долларов в год (губернатор Иллинойса получал тысячу, а член Верховного суда штата — 1200 долларов). Комиссар мог проводить вожделенную партийную идею «внутренних улучшений» — например, способствовать выделению земель для набирающего темпы железнодорожного строительства. Наконец (а может, прежде всего), с этой ступеньки было удобнее шагнуть на новый политический уровень — в сенат. Именно таким путём пошёл предыдущий комиссар — знакомый по давней несостоявшейся дуэли демократ Джеймс Шилдс.