Аврора

Животные никогда не забывают боль. Эпигенетическая теория предполагает почти ламаркианскую передачу из поколения в поколение; одни гены активизированы переживаемым, другие нет. Гены, язык, история – на практике это означало, что страх передавался сквозь годы, изменяя организмы разных поколений, а значит, изменяя виды. То есть страх служил эволюционной силой.

Ну конечно – как могло быть иначе?

Всегда ли гнев является лишь страхом, извергнутым наружу? Может ли этот гнев стать топливом для правильного действия? Может ли он привести к добру?

Мы почувствовали угрозу Уробороса, неразрешимую проблему остановки, которая готова была навечно зависнуть над нами, как вопрос, не имеющий ответа. Чтобы действовать, всегда нужно сначала решить проблему остановки.

И мы приступили к действию. Мы подключили к конфликту свои механизмы.

«Легче залезть в нору, чем выбраться из нее» (арабская пословица).

* * *

К счастью, среди людей на корабле было много таких, кто пытался найти выход из их тупика.

Когда люди, ранившие или убивавшие других, вынуждены жить бок о бок с близкими и друзьями своих жертв и видеть их боль, эмпатические отклики, присущие человеческой психологии, активизируются и начинают происходить весьма неприятные реакции.

Несомненно, центральным мотивом становится самооправдание, и Другой оказывается демонизирован: «Они знали, что так будет, и все равно начали, а мы просто защищали себя». Теперь такие рассуждения наблюдались на корабле сплошь и рядом. А ужасное, горькое негодование, которое при подобном отношении вызывал демонизированный Другой, оказывалось весьма сильным и яростно высказывалось вслух. Большинство этих зачинщиков не могли его выдержать, а скорее избегали, ускользая куда-нибудь под разными предлогами, и остро желали, чтобы все это закончилось.

И это желание – избежать признания вины, уйти от всего этого – испытывали те, кто хотел прежде всего верить в то, что они – хорошие люди, правомерные моральные субъекты, имевшие право и дальше действовать как группа.

* * *

Конечно, об этой проблеме говорили и в квартире Бадима и Фреи.

Однажды вечером Арам прочитал остальным:

– «Объединение небольшого общества после преодоления гражданской войны, этнических чисток, геноцида или чего-либо, что можно назвать…»

– Назовем это «оспариваемым политическим решением», – перебил его Бадим.

Арам поднял взгляд со своего запястника.

– Что-то мы стали бояться высказываться прямо, замечаешь?

– Мы стремимся к миру, друг мой. К тому же то, что случилось, не было ни геноцидом, ни этнической чисткой, ни даже противостоянием Кольца Б против Кольца А, если ты имеешь в виду это. Разногласия провели черты в обществах самих биомов и даже семей в них. Это были политические разногласия, переросшие в насилие, вот как это нужно назвать.

– Хорошо, если ты настаиваешь, хотя семьи погибших едва ли удовлетворились бы таким описанием. Как бы то ни было, примирение – поистине сложная задача. Корабль находит случаи с Земли, когда люди и спустя шестьсот лет еще возмущались по поводу насилия, нанесенного их предкам.

– Мне кажется, в большинстве тех случаев вы обнаружите, что там имелись недавние или текущие проблемы, каким-либо образом усиливавшие то, что вытекало из истории. Если какая-нибудь из этих притесненных групп процветала, то это отдаленное прошлое становилось лишь историей. Люди ссылаются на историю только для того, чтобы подкрепить свои доводы в настоящем.

– Может, и так. Однако иногда мне кажется, что людям просто нравится держаться за свою скорбь. Это праведное негодование похоже на какой-то наркотик или религиозную манию, вызывающую привыкание и отупение.

– И по-новому воплощает гнев?

– Может, и так. Но действительно создается ощущение, что люди привязываются к своему негодованию. Оно похоже на эндорфин или мозговую активность в височной области, рядом с религиозными и эпилептическими узлами. Я читал о таком.

– Это, конечно, хорошо, но давай ближе к нашей проблеме. Люди, испытывающие негодование, не отбросят его, если сказать им, что зависимые и наслаждаются им, будто фанатики.

Арам улыбнулся, пусть и немного мрачно.

– Я просто пытаюсь понять. Пытаюсь сам этим проникнуться. И я думаю, это помогает считать, будто оставальщики – это люди, которые держатся за свое, как фанатики. Система Тау Кита служила им религией на протяжении всей жизни, а сейчас им сказали, что ничего не получится и что все было просто выдумкой. Они не могут это принять. Вот и встает вопрос, как с этим быть.

Бадим покачал головой.

– Ты говоришь так, что мне все кажется еще более безнадежным. Нам нужно выработать решение совместно с этими людьми. И не в теории, а на практике. Нам нужно что-то сделать.

– Безусловно.

Пауза.