Аврора Горелика (сборник)

Славка, Какашка, неужели вам хочется назад? Туда, где все умирает и гниет?

ГОЛОС ГОРЕЛИКА

Пожалуй…

ГОЛОС КАКАШИ

Ста! Пожалуй – Ста! Пожалуй – Тысячи! Пожалуй – Миллиона! Пожалуй – Триллиона! Пожалуй – Зиллиона!

Пауза.

ПТАХ

Ну что ж, Хнум, придется тебе закручивать свой гончарный круг в обратную сторону.

ХНУМ

(ворчливо). Странно, эти дети небольшого перекоса не понимают, что они просто дети небольшого перекоса, что все идет к концу так или иначе. Как-то глупо снова проходить через эти мифологические фазы: остров Элефантина, бог плодородия… вычленять из единого понятия всех этих Нунов, Анукет, Менхит, Нейтунов… опять тревожиться по поводу ба-ба-ба, что это – баран или душа… почему-то считаться «владыкой катарактов Нила»… отождествляться с Амоном, Ра, Себеком…

ПТАХ

Послушай, Хнум, ты крутишь свой круг?

ХНУМ

(ворчливо). Кручу, кручу… однако, Птах, ведь мы же опять в рамках времени, поэтому мне нужно время, чтобы прогнать весь этот хлам через крутилку.

ПТАХ

Как своему второму или первому «я», Хнум, я должен тебе признаться, что мне иногда доставляет удовольствие посещение этой смертной биологии. Признаюсь, я люблю их творить своим языком и сердцем. Зубы и губы Птаха и все, что возникает из них, как-то меня умиляют. Так что я и сам, твой Птах, чем-то здесь заряжаюсь, чем-то, что они называют вдохновением, трагедией, шампанским…

ХНУМ

(продолжает работу). В принципе, от них ничего не требовалось, кроме наивности, учитывая обреченность этого варианта. Однако они умнеют – вот в чем дело. В своей материи они уже добрались до генов и всяких там основных кислот. И их тянет все глубже. В их акустике появляются нездешние ноты. Казалось бы, это благо, но среди них начинает расцветать какое-то странное неверие, мания величия. Бог, видите ли, умер, человек – венец творения! Природа кружит им голову. И вместе с тем жалуются на вселенское одиночество. О какой из вселенных вы речь ведете, мне хочется их спросить. Самое же главное, что они не хотят всерьез воспринимать неизбежность перехода на другой уровень… Кажется, готово. Сейчас мы увидим своих Славку и Какашку. Чииииич!

Из темноты в освещенный круг сцены падает большущий мягкий шар, из которого торчат башмак Горелика и Какашина славная мордаха.

ХНУМ

(со скромной гордостью). Ну вот!

ПТАХ

Это само совершенство!

Пауза.

ПТАХ

Как себя чувствуете, ребята?

ГОРЕЛИК

Ничего не чувствую, кроме своей левой туфли.

КАКАША

А я почему-то чувствую только глупость своей физиономии.

ГОРЕЛИК

(осторожно). Подожди, девочка, процесс еще не завершен – не так ли, дружище Хнум?

ХНУМ

Птах, ты видишь? Совершенство они принимают за незавершенность!

ПТАХ

Здесь всегда так, ну, ты же знаешь, Великий Хнум, ну, ну…

ХНУМ

Отказаться от такого классного холозагора – нет, не могу!

ПТАХ

Открути немного назад, Великий Хнум, и я вдохну в них то, что тут так правильно называется вдохновением.

ХНУМ

Только ради тебя, Великий Птах.

КАКАША

(канареечным голосом). Ура-ура-ура-ра-ра-ра-а-а-а!

Свет снова гаснет, видны только лики Хнума и Птаха, да слышен свист гончарного круга.

Снова яркий свет. Теперь перед нами стоят разделенные Горелик и Светлякова. Но что это? На Горелике красуются Какашины груди, а у девушки свисает гореликовский пенис.

Влюбленные бросаются друг к дружке, но останавливаются: что-то не то.

ХНУМ

Ну какая вам разница, у кого что? Все равно ведь вы стремитесь к слиянию – разве нет?

ПТАХ

Дело в том, что в этом варианте у них вся их лирика перепутается.

ХНУМ

Ну хорошо, еще одна попытка. Предупреждаю, последняя!

Новое затемнение. Новые повороты круга. Торжествующая нота Птаха. Свет. Перед зрителями приплясывают полностью восстановленные Горелик и Светлякова. Ой, прикрывают обнаженности. «Славка!» – «Какашка!» Обнимаются.

ГОРЕЛИК и СВЕТЛЯКОВА

(одновременно, в восторге). Мы живы! Мы целы! У нас все на месте! Но где мы? Кажется, все там же, в пьесе! А где же демиурги? Где ты, Великий Хнум? Где ты, Великий Птах?