Они пошли к папе и попробовали его разбудить. Они долго будили его, и наконец-то он пробормотал:
— Идите поешьте чего-нибудь, я сегодня, наверное, пропущу завтрак.
— Идём! — звала его Аврора. — У нас что-то случилось с мамой.
— Мамы нет, мамы нет, — повторял Сократ. — Идём, — прошептал он, придвигаясь поближе к папе и глядя ему в глаза.
— Хорошо. Я иду. А где мама? Наверное, она вышла на палубу глотнуть свежего воздуха. Неплохая идея. Я приду сию же минуту. Только что-нибудь на себя накину.
Когда они вошли к маме в каюту, она лежала и плакала, она даже забыла накрыться с головой одеялом.
— Ох, что же это случилось? — спросил папа. Мама снова попыталась натянуть на голову одеяло, чтобы никто не видел, как она плачет, но папа задержал её руки и сказал: — Плакать под одеялом душно. Не стесняйся и скажи, что тебя расстроило.
В самом деле, что же случилось с мамой? С ней, такой деловитой и всегда спокойной. Нос у неё покраснел даже больше, чем у папиной мамы, когда та провожала их на поезд. Всхлипывая, мама попыталась им объяснить:
— Что с нами будет, Эдвард? Помощницу судьи в Нурланне не должно тошнить на море. Уж лучше бы я поступила на работу в Бесбю, как советовала твоя мама. Представь себе, я вхожу в зал суда и падаю в обморок… Что с нами будет?..
— Ты зря тревожишься, милая. Я ведь тоже этой ночью не был на высоте. Больше того, мне было гораздо хуже, чем тебе. Но морская болезнь проходит. Мы ведь с тобой настоящие сухопутные крысы.
— Да, но вот Аврора не болела совсем. И Сократик тоже.
— Мы в это время играли, — вмешалась Аврора.
— Вот именно, — сказал папа. — Но я, кажется, знаю, что нам делать. Если подумать, это так просто.
Мама тут же всхлипывать перестала, а Аврора с Сократом перебрались на её кровать и сели рядом с папой.
— Когда мы приедем в Нурланн, мы построим рядом с домом качели. Но не такие маленькие, как для детей. Нет, мы построим их высокие и вместительные. Днём пускай на них качаются дети, но вечером, как только стемнеет, мы будем раскачиваться на них вверх и вниз до головокружения. И постепенно привыкнем к качке. Мы избавимся от морской болезни и будем играючи переносить любые волны.
Мама лежала, глядела на него, а потом засмеялась, хотя до сих пор потихоньку плакала.
— Прекрасно, Эдвард. Это самое умное, что я до сих пор от тебя слышала.
Папа тоже засмеялся, а Аврора с Сократом не смеялись: над качелями смеяться не стоило. Это же такое замечательное устройство! Они могут на них играть. И не расстраиваться, что не знают никого из детей Нурланна.
«Гага» даёт гудки
Семья Теге оделась, прошла вдоль кают и взобралась по лестнице с гладкими коричневыми перилами в кают-компанию. Там были длинные окна по всем стенам, множество красных и синих кресел, а пол немного поднимался в середине зала.
— Вот здесь мы можем удобно расположиться, — сказал папа, — но сейчас пойдём в столовую.
В ней тоже стояло множество столов и синих стульев. И здесь тоже можно было удобно расположиться: сидеть, есть и глядеть в окна точно так же, как в поезде.
— Посмотри на горы, Аврора, — сказал папа. — Они спускаются прямо в море.
— А вон Только Нильс! — воскликнул Сократ. — Вон сидит Только Нильс.
— О ком он говорит? — спросил папа.
— О Нильсе Берамсене, — объяснила Аврора. — Он познакомился с ним в поезде.
— Ага, ты тоже здесь! — воскликнул Только Нильс. — А я как раз закончил завтракать, но теперь перейду в кают-компанию, так что приходи, поболтаем!
— Интересно, — хмыкнул папа. — Я выпью только чашечку чая. Что-то я сегодня не голоден.
— И я тоже, — сказала мама, — но я посижу здесь и полюбуюсь видами. А вы, Аврора с Сократиком, идите к стойке и наложите себе что-нибудь поесть.
— Идём, Сократик! — позвала Аврора. Поднявшись, она хотела отставить стул, но тот был прикован к полу толстой железной цепочкой, и ей пришлось слезть с него, не отодвигая.
На стойке, протянувшейся на всю длину столовой, было много вкусной еды. Чего только тут не было: самые разные подносы с выставленными на них в кувшинчиках подливами, подносы с жареными колбасками, рыбой, фрикадельками, сыром разных сортов, хлебом, хрустящими хлебцами, сухариками и вареньем, разные соки и молоко. И перед всем этим великолепием стояли одни только Аврора с Сократом. Аврора взяла тарелку и подала её Сократу. «Пожалуйста», — сказала она. Сократ взглянул на еду, а потом — на Аврору, которая стояла напротив блюда с козьим сыром. Головка сыра была намного больше той, которую они видели дома, но всё равно она показалась Авроре такой привычной и знакомой. Вот только вершинка сыра располагалась так высоко, что отрезать от неё кусочки не получалось: для этого нужно было встать на стул. Зато совсем рядом лежали колбаски и хлеб. Аврора взяла их и положила на свою тарелку, добавив ещё немного варенья.
— Пойдём сядем за столик, — предложила Аврора. — Я поделю то, что взяла, ровно напополам.
— Хорошо, — согласился Сократ. Он уже нашёл для себя одну черносливину, и она одиноко лежала на его тарелке. Зато она была самого высшего сорта!