Аврора

Стало ясно, что в зале, как и в республике, есть одна власть, но сила не одна. Даже в начальствующем президиуме — некое замешательство, и тут поднялся один из старых членов Ученого совета:

— Товарищи! Давайте соблюдать демократический централизм. Итог за большинством, — как старый коммунист рассуждал он и тут же к древности: — Женщина по адату должна молчать. А с властью лучше жить мирно. Они ведь будут нам помогать. Нам нужно согласие, единение. Поддержим мнение министра, а он поддерживает нас.

— Да-да, — согласились многие члены совета.

— Тогда одобрим решение министра. Тем более, что все законно… Давайте проголосуем. Открытое голосование, нам нечего скрывать… Поднимите руки.

Даже Цанаев руку поднял.

— Нах яц шу![11] — крикнула Аврора и смотрела она на Цанаева, когда покидала зал.

* * *

Изначально Цанаев знал, что Чечня — это не просто война, это хаос, бардак, беззаконие и некий полигон или плацдарм сверхмощных интересов. И как ученый, воспринимая все это диалектически, он считал, что это революционно-эволюционный путь развития, в котором он хотел и вправе был участвовать и участвовал. Однако жизнь и события стали развиваться так, что он не то что не вписался в эту реальность, он просто был вышвырнут из этой системы, как инородное, чуждое тело. И он, конечно же, самокритичен, но не настолько, чтобы не знать цену самому себе: ведь что ни говори, а он доктор физмат наук, профессор, один из ведущих специалистов в своей области. И если в нем не нуждается Чечня, то он считает, что республика не нуждается в высококвалифицированных специалистах — это явно революция, но не с эволюционной, а наоборот, с доминантной деградацией. И если бы это качество превалировало только на местах, в Чечне, то это было бы полбеды, но, как он считает, та же ситуация стала господствовать и в центре, в Москве, где его просто не взяли на прежнее место работы — штатов нет.

Как считает Цанаев, с его уровнем квалификации работу в Москве он в любое время найдет. Но разве это работа? Зарплата — гроши, а оказывается, он по уши в долгах, даже процент капает.

— Как ты могла такой кредит взять? — орет Цанаев.

— А на какие деньги я этот евроремонт в квартире делаю? — в том же тоне отвечает жена.

— Как ты посмела заложить эту квартиру?!

— Думала, квартиру в Грозном продать, еще мебель взяли бы. А ты такую квартиру профукал.

— Замолчи! — кричит Цанаев, самому стыдно; он был в состоянии похмелья, когда через день после выборов пришли какие-то люди и попросили показать документы на жилье, намекая, что это служебная квартира. При этом один, как показалось Цанаеву, — старший, предложил побыстрее в течение двух-трех дней документы оформить, даже свою помощь предлагал, но Цанаеву все осточертело и он, плюнув на все, бросив ключи в приемной, даже не рассчитавшись в институте, улетел в Москву А жена, оказывается, рассчитывая на эту грозненскую квартиру, взяла кредит: в нынешней ситуации огромная сумма — миллион рублей, не говоря уже о процентах. И если он, как профессор, будет получать в месяц тридцать тысяч — тысячу долларов, то только для погашения кредита надо пахать более трех лет, но и этого нет, а жена язвит:

— Ведь мог миллионером стать… Ну, живи как все, и все. Нет, он честный, принципиальный, ученый… Видите ли, и Аврора ему так велела. Харам! Нельзя! Всем можно и нужно, и все это ждут, за это борются и воюют, а ему нельзя.

— Нельзя! Нельзя! Я ученый.

— Да болван ты. Пока за этой дурой Авророй бегал, институт и денежки другие прибрали, вышвырнули тебя.

— Замолчи, я тебя выкину из квартиры.

— Я сама от тебя уйду! Развод! Разменяем квартиру! Я не хочу с тобой жить. Не можешь содержать семью, что ты за мужчина!

За такие слова Цанаев с кулаками бросается, и это от того, что он почти каждый день к бутылочке прикладывается. А как иначе, началась черная полоса в его жизни, и в доме вечно скандал. Так это от того, что он ныне зарабатывать не может. А самый страшный удар — на работу нигде не берут: везде, говорят, сокращение штатов, в стране не до науки. Только в подмосковном Королеве знакомый и коллега по аспирантуре взял его на полставки профессора: двенадцать тысяч. Так эти деньги уходят на дорогу и обед. А сколько времени в пути — почти три часа. Выгоднее дома сидеть. Цанаев так делал бы, наукой занимался.

Но жена вечно ворчит, скандалы устраивает, и ему совсем не хочется домой… Еще больше стал пить. Уже у того, у другого стал брать в долг. Одному Ломаеву задолжал большую сумму, и знакомые его сторонятся, на звонки не отвечают, а он потихоньку спивается. А жена достает, и он тогда устраивает дебош, так что и милицию вызывали. И вот жена его пьяным в дом не пускает.