Австрия в ХХ веке

Вопреки мрачным оценкам первых послевоенных лет, австрийское хозяйство не подверглось тотальному разрушению подобно странам, где нацисты в годы войны устанавливали свой «новый порядок». От бомбардировок англо-американской авиации пострадал в основном жилой сектор и транспортные узлы, заводы до последних дней третьего рейха производили военную продукцию. После воздушных налетов их восстанавливали узники концлагерей или рабочие, угнанные из стран Восточной Европы. Ни для тех, ни для других не предусматривалось убежищ, и они работали прямо под бомбами. Производство переносилось под землю, в заброшенные шахты, пещеры. Реактивные самолеты Мессершмидт-262, которые так и не успели принять участия в боевых действиях, собирали в известняковых штольнях всего в нескольких километрах от Вены.

Восстанавливать транспортную и производственную инфраструктуру пришлось военным, прежде всего советским, которые освободили большую часть территории Австрии. Они наводили понтонные мосты через Дунай, разбирали завалы на улицах городов, увозили на переплавку брошенную военную технику, производили разминирование. Все это не вошло в статистику оккупационных расходов, величина которых так возбуждала австрийцев после того, как они оправились от первого шока.

Возможно, страсти улеглись бы, если бы жители Вены или Инсбрука могли сопоставить свои потери с разрушениями Ленинграда и Сталинграда, Ковентри и Гамбурга. Н.С. Хрущев, летом 1946 г. инкогнито побывавший в Вене, не припомнил в своих мемуарах особого впечатления от руин городских кварталов. Он совершил прогулку по Венскому лесу, посетил дворец Шенбрунн, прокатился на канатной дороге, наслаждаясь недоступной советскому человеку западной жизнью. Главный восторг будущий лидер СССР испытал при посещении механизированных прачечных в австрийской столице.

Действительно, высокий технический уровень хозяйства страны бросался в глаза не только при осмотре предприятий тяжелой индустрии. Специальные части занимались демонтажем промышленного оборудования на территории Австрии, которое принадлежало германским владельцам. Согласно Потсдамским договоренностям оно шло в зачет репараций, и этим правом воспользовались СССР и Франция. Реального хозяина того или иного завода было не так-то просто определить, особенно в части конфискаций и приобретений после аншлюса. 27 июня 1946 г. появился приказ № 17 советской военной администрации в Австрии, переводивший в собственность СССР германские предприятия, не подвергшиеся демонтажу.

Реализация приказа № 17 породила острый конфликт между советскими властями и австрийским правительством. Чтобы вернуть стране немецкую собственность, парламент 26 июля 1946 г. принял закон о национализации трех крупнейших банков, горнодобывающей и тяжелой промышленности. Представителям АНП пришлось наступить на горло собственной песне, ведь эта мера традиционно отождествлялась с наступлением социализма. Но ставки были слишком высоки, чтобы вспоминать об идеологических постулатах. Второй закон о национализации (принят 26 марта 1947 г.) касался энергетического сектора. В Контрольном совете представители СССР наложили вето на эти законы, и они не действовали в советской зоне оккупации.

Реквизированная германская собственность включала в себя около пятисот предприятий, в том числе нефтехимические заводы и дунайское пароходство, она была передана в ведение Управления советского имущества в Австрии (УСИА). Принадлежавшие УСИА фирмы давали до 30 % продукции советской зоны и 7 % – всей Австрии. Хотя они не платили большинства налогов, а их прибыль шла в Советский Союз, 60 тыс. трудящихся в системе УСИА сохранили свои рабочие места, пользовались тарифной автономией, получали все необходимые социальные гарантии. Две трети произведенных товаров реализовывалось на внутреннем рынке. На тему «беспощадной эксплуатации Австрии иностранной державой» написано огромное количество работ, явно завышенные оценки экспертов приближаются к 2 млрд. долларов, которые Советский Союз получил благодаря демонтажам и деятельности УСИА. В меньшинстве находятся австрийские исследователи, считающие, что для общественного мнения «психологический эффект явно превалировал над экономическими соображениями» (Ф. Вебер).