В-седьмых, те же соображения применимы к так называемой
экономической теории благосостояния, которая основана на фантасмагорической концепции эффективности
по Парето и в принципе бесполезна и не относится к делу,
потому что может работать только в статичной ситуации,
характеризующейся наличием полной информации, чего
никогда не бывает в реальности. Соответственно эффективность зависит не от критерия Парето, а должна быть определена через способность предпринимательства к стихийному координированию рассогласованностей, возникающих
в ситуациях неравновесия (Cordato 1992).
В-восьмых,
теория «общественных» благ всегда была чисто статичной и строилась в рамках парадигмы равновесия,
поскольку исходила из того, что обстоятельства, определяющие «совмещенность предложения» и «неисключительность
в потреблении», заданы и не изменятся. Однако с позиций
динамической теории предпринимательства любой явный
пример коллективного блага создает для кого-то возможность открыть и устранить ситуацию посредством предпринимательского творчества в правовой и/или технологической области. Поэтому, с точки зрения австрийской школы,
множество общественных благ имеет тенденцию становиться
пустым; тем самым во многих областях общественной жизни
исчезает самое затасканное алиби, привлекаемое в оправдание государственного вмешательства в экономику.
В-девятых, отметим исследовательскую программу, развиваемую австрийскими теоретиками в области теории
общественного выбора и
экономического анализа институтов и права. В настоящее время в этих областях исследователи пытаются избавиться от нездорового влияния статичной модели, основанной на предположении о полноте
информации, — модели, которая у неоклассиков породила
псевдонаучный анализ многих законов, опирающийся на
методологические предположения, идентичные тем, которые
в прошлом привлекались для оправдания социализма (полнота информации). Подобные предположения исключают
динамический, эволюционный анализ стихийных социальных процессов, чьей движущей силой является предпринимательство. Представители австрийской школы видят явное
противоречие в попытке анализа правовых норм и правил,
исходя из парадигмы, которая, подобно неоклассической,
предполагает неизменность окружения и полноту информации (безусловной или вероятностной) относительно издержек и выгод, вытекающих из этих норм и правил. В самом
деле, если бы такая информация существовала, в нормах и
правилах не было бы необходимости, так что было бы эффективнее заменить их простыми приказами. Собственно
говоря, если что-то и может служить объяснением и обоснованием эволюционного возникновения права, то это именно
свойственное людям неустранимое неведение.
В-десятых, достижения австрийских теоретиков в целом
и Хайека в частности дали революционный толчок развитию
теории народонаселения. Для австрийцев люди не однородный фактор производства, а множество личностей, наделенных врожденной способностью к предпринимательскому творчеству. Поэтому они рассматривают рост численности населения не как помеху экономическому развитию,
а как его движущую силу и необходимое условие. Более того,
было показано, что развитие цивилизации включает постоянный рост горизонтального и вертикального разделения
практического знания, которое возможно только в условиях параллельного роста числа людей, достаточного для
поддержания наращивания объема практической информации, используемой на социальном уровне (Huerta de Soto
1992, 80—82). Эти идеи были затем развиты учеными, находившимися под влиянием австрийской школы, такими
как Джулиан Саймон, который применил их к теории роста
населения в странах третьего мира и к анализу положительных экономических последствий иммиграции (Simon 1989,
Simon 1994; Саймон 2005).