Австрийская экономическая школа: рынок и предпринимательское творчество

В) Австрийцы не смогли формализовать свои теоретические построения.

Это единственный аргумент, выдвинутый Стиглицем в недавнем критическом анализе моделей общего равновесия (Stiglitz 1994, 24—26). Мы уже объяснили, почему большинство австрийских экономистов с самого начала очень скептически относятся к использованию математического языка в нашей науке. Австрийцы рассматривают использование математики, скорее, как порок, а не достоинство, потому что этот символический язык был разработан для нужд логики, естественных наук и инженерного дела. Во всех этих областях нет ничего похожего на субъективное время и творческую предприимчивость, а потому в математических построениях отсутствуют самые главные особенности людей, являющихся главными фигурантами изучаемых экономикой социальных процессов.

Более того, нет никакой уверенности в том, что математики когда-либо справятся с задачей разработки совершенно новой «математики», которая позволит анализировать творческую способность человека во всем ее разнообразии. Для этого им пришлось бы отказаться от заимствованных ими в физическом мире постулатов постоянства, лежащих в основе всех известных математических языков. С нашей точки зрения, идеальным научным языком для анализа этой творческой способности является именно тот язык, который люди стихийно и постепенно развили в своей повседневной предприимчивой деятельности и который нам известен в форме различных вербальных языков, используемых сегодня в мире.

Г) Австрийцы проводят очень мало эмпирических исследований.

Чаще всего австрийскую школу критикуют именно за это. Хотя австрийцы очень внимательны к истории, они признают, что их научная деятельность разворачивается в другой области, в области теории, и что, с их точки зрения, сначала нужна теория, а уж потом ее можно применять к реальности или иллюстрировать историческими событиями. По сути дела, австрийцы считают, что имеет место перепроизводство эмпирических данных и сравнительная нехватка теоретических исследований, облегчающих понимание и истолкование реальности. Более того, хотя методологические предположения неоклассической школы (равновесие, максимизация и постоянство предпочтений) вроде бы полезны для эмпирических исследований и сопоставления теорий, они часто маскируют истинные теоретические взаимосвязи, так что могут привести к серьезным ошибкам в теории и истолковании того, что происходит на деле в данный момент или в данных исторических обстоятельствах.

Д) Австрийцы пренебрегают экономическим прогнозированием.

Мы уже видели, что австрийские теоретики весьма сдержанны и осторожны в отношении возможности научного предсказания будущих событий в экономической и социальной области. Они предпочитают заниматься разработкой концепций и теоретических законов, позволяющих истолковывать реальность и помогающих действующим людям (предпринимателям) принимать решения с большими шансами на успех. Австрийцы делают только качественные «предсказания» и формулируют их в строго теоретических терминах, но, как ни парадоксально, на практике именно реализм их допущений (динамические процессы предпринимательского творчества) позволяет делать значительно более точные «предсказания» в области человеческой деятельности, чем получается у их неоклассических коллег. Примерами могут служить предсказание краха реального социализма, неявно содержавшееся в данном Мизесом анализе невозможности социализма, и предсказание краха 1929 г. Любопытно, что неоклассические экономисты не предвидели этих грандиозных исторических событий.

Е) У австрийцев нет эмпирических критериев для проверки истинности своих теорий.