Австрийская площадь или петербургские игры

За день до назначенного срока Петр пришел в редакцию. Не спросив разрешения, он вошел в кабинет Ефремова. Тот прервал телефонный разговор и, едва поздоровавшись, стал читать рукопись.

- Зачем же вы так Кошелева расписываете? Милейший, в сущности, человек,- дочитав до середины, буркнул Ефремов.

- Так надо, - ответил Петр.

- Понятно: надо - значит надо!

Петр промолчал, подумав, что главный редактор услышал совсем не то, что имел в виду он сам.

- Вы опровергаете весь компромат на Собчака, как будто защищаете его от несправедливых обвинений, но после вашей статьи вряд ли кто-то захочет голосовать за мэра. А самое удивительное в том, что если начнешь читать, то не оторвешься. И как это у вас получается? Для меня - загадка.

- Я должен посмотреть корректуру. Может, придется что-то поправить, сказал Петр.

- Вряд ли нужно. Но, если настаиваете, возражать не буду. Только приходите после семи, перед самой сдачей, когда народу уже не будет, согласился Ефремов.

"И почему я его раньше так не любил?" - подумал Петр, выходя на улицу.

ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

Так уж получилось, что я никогда не видел Петра Рубашкина. Летом 1998 года после нескольких месяцев поисков работы и абсолютного безденежья меня взяли в газету. Рубашкинский кабинет пустовал - мне сказали, что хозяин лежит в больнице, - но, несмотря на тесноту в редакции, никто не хотел там работать. Я, не задумываясь, согласился занять стол Петра Андреевича. Думали - временно, но Рубашкин так и не появился. Спохватились только в декабре, когда понадобилось закрывать годовой финансовый отчет по зарплате. Тогда и выяснилось, что Рубашкин умер еще в начале осени, и никто в больнице не смог представить справку о месте захоронения. Помню, что бухгалтерша долго ругалась, не зная, как списать зарплату, начисленную умершему, потом что-то придумала, и эта история забылась, как и любая другая, случающаяся в журналистской среде.

На записи Рубашкина, послужившие основой этой книги, я наткнулся случайно, просматривая содержимое компьютерной памяти - маленький настольный компьютер достался мне как бы в наследство. После я нашел целую коробку документов, рукописных записей и фотографий, относящихся к описанным событиям. Так что канва событий, связанных с Австрийской площадью, является строго документированной.

Меня очень удивило, что никто из друзей Рубашкина не хотел говорить о нем - как сговорились. Может быть, они чувствовали свою вину? Работая над редактированием его записей, я неожиданно поймал себя на мысли: а был ли журналист Рубашкин? Конечно, смешная мысль! Но она пришла мне в голову, и постепенно Петр Андреевич Рубашкин стал для меня некоей абстракцией, таким же персонажем, какими были для Петра окружавшие его люди - он сам так написал, а я только постарался передать его признание, не исказив.

Однажды мне удалось спросить о Рубашкине губернатора Яковлева пожалуй, единственного человека, о ком Петр Андреевич писал с симпатией.

- Петрушу? Конечно, помню, только очень давно не видел, - ответил Владимир Анатольевич

- А где вы с ним познакомились? - спросил я. Но набежала охрана, меня оттеснили назад. Я только успел крикнуть: "Рубашкин умер, почти год назад умер!" Яковлев услышал и оглянулся. Его глаза невидяще скользнули по тем, кто был рядом, и я понял, что он меня не запомнил. Он еще улыбался, но на лице уже проступило выражение, которое ни с каким другим нельзя спутать это когда вдруг узнаешь что-то очень горестное, как о смерти близкого человека.

Готовя книгу к печати, я нашел еще одно подтверждение изложенным в ней фактам. В питерском ОВИРе нашлось выездное дело жены Петра Андреевича Екатерины, а в архиве управления делами Смольного- фотография и листок учета кадров Ирины Монаховой.

Попытки найти дочь и жену Рубашкина в Австрии и в Германии пока безуспешны. Но если кто-нибудь сможет с ними связаться, то прошу передать, что я отдам гонорар за эту книгу дочери Петра Андреевича, Насте Рубашкиной, как только узнаю, где ее искать.

Благодарю за внимание.

Член С.-Петербургского Союза журналистов

и Союза журналистов России

Андрей Евдокимов