Австрийские интерьеры

Куда, собственно, я клоню, зачем затрагиваю эти непростые вопросы, взяв в качестве примера кровати? Есть ли у коричневых кроватей орехового дерева в спальне адвокатской квартиры, у псевдогерманских, псевдоготических старомодных кроватей в спальне у Соседа, у низких белых железных кроватей на квартире у новобрачных, есть ли у них у всех общий, так сказать, кроватный язык? Ведь как-никак возлежат на них близкие родственники. Сосед находится с женой Матросика в элементарном, прозрачном и недвусмысленном двуединстве «отец-дочь»; генеалогически столь же проста взаимосвязь между отцом-адвокатом и Матросиком, доводящимся ему родным сыном. Почему же тогда во взаимоотношениях между родительскими и детскими кроватями должны быть большие сложности, особенно если учесть, что детские кровати тоже скоро станут родительскими? И тем не менее: сын отказывается устроиться в постели на отцовский лад, ему угодно вновь впасть в забытую было отцеубийственную, во имя собственной свободы, игру: разорвать цепочку отцовских часов, швырнуть на пол стоячий воротничок и припечатать его пяткой, пририсовать усики к фотографии предка, — и все это лишь в порядке пролога и репетиции собственной зрелой жизни. Если отец состоит в одной партии, вступить в другую; стать дельцом, если твой отец врач; стать специалистом по научному атеизму, если он богослов; если он специалист по научному атеизму, стать врачом; стать солидным, уважаемым в обществе человеком, если твой отец — очаровательный шалопай, и наоборот, стать гулякой, если он был уважаемым человеком; отсюда и контрастное противостояние кроватей. Орнамент — это преступление; незатейливый остов кровати должен положить конец сработанным на токарном станке деревянным набалдашникам, полированным желобкам, закругленным спинкам псевдостарогерманского ложа, ослепительная белизна полировки сведет на нет красновато-коричневое мерцание пронизанного прожилками столетнего древесного среза: «Альбом моего прадеда» или «Витико» Адальберта Штифтера, — кому нужно все это многословие старых писателей? В отставку их всех! Да здравствуют девушки, стриженые под мальчиков!

Почему великий Зигмунд Ф., так никогда и не утвержденный в должности штатного профессора, истинный патриарх человеческих душ с Берггассе в 9-м районе Вены (если понадобится, из квартиры на Шоттенринге можно попасть к нему в приемную за десять минут), не занимается такими вещами, то есть вещами как таковыми, почему не регистрирует волю к разрушению старых вещей как культурный невроз, или скрипучие псевдостарогерманские двуспальные кровати на квартире у Соседа — свидетельство недостаточно красноречивое? Едва достающие до лодыжек кровати из металлических трубок изобличают отцовское ложе в преступлении и предрекают ему неизбежный позорный конец — ломбард и аукцион Доротеум, открытый императором Иосифом во благо бедных; ложе вытолкнут из дому и выставят как на позорище, его объявят вне закона, и достанется оно тому из скаредных торговцев старьем, кто назовет окончательную цену: труды прилежного ученика токаря, выточившего набалдашники, мастерство столяра, старая германская душа, Байрейт, немецкая готика, сердечные излияния монаха, любителя искусств, мечты учителей о великом, как Карл Великий, историческом прошлом, — все это будет сведено на нет, отцовское ложе пойдет с молотка, пойдет за грош, за бесценок.

Пожалеем же эти труды человеческих рук, эти вещи, сначала вознесенные, а потом отброшенные: кружевное платье королевы с бала Цветов в Пратере — сейчас всего лишь старая тряпка; мундир Франца Фердинанда с кровавым пятном из Сараево — неотглаженный экспонат в военном музее; ордена за отвагу, грамоты жалованного дворянства в бархатных футлярах. Раз! Два! Кто больше? Надеюсь, что ни Фришхерцу, ни Матросику, ни его жене не доведется услышать подобное приговору Страшного Суда слово: «Три!», звучащее над белоснежными полированными прямоугольниками супружеских кроватей как анафема той вещи, за которой они сами еще не знают никаких преступлений.

Троекратный кроватный хаос: на деревянном с прожилками ложе в стиле бидермайер был зачат Матросик, на старонемецкой кровати с точеными набалдашниками — дочь Соседа, но что же разыгрывается на белой, на белоснежно-белой кровати из металлических трубок, и какие это будет иметь последствия?

Новая кровать, детская кроватка с решеткой, а се скоро установят прямо в родительской спальне, запутает дело еще сильнее.