Австрийские интерьеры

Съездить в чешскую Лейпу, говорит Мария Еллинек по-немецки с врожденным чешским акцентом, повидать братьев и сестер, такое я могу себе позволить разве что раз в году. Вера Марии Еллинек в будущее базируется, соответственно, на том, чтобы когда-нибудь получить возможность, без особых размышлений и максимальных самоограничений, без того, чтобы вычеркнуть мясные блюда из семейного меню и перейти исключительно на крохи со стола богачей, отправиться, — не исключено даже — отправиться на такси с двумя сумками, битком набитыми подарками (в мечтах она представляет себе, как сумки буквально трещат по швам), отправиться на такси на Северо-Западный вокзал и без малейших колебаний приобрести билет до чешской Лейпы и обратно.

Но неужели в этой системе координат, ориентирами которой являются Еллинеки и Виммеры, фон Випперер-Штрогейм и барышня Эмми, нет ничего яркого, веселого, звонкого, смешного, — чего-нибудь пригодного для маленького мальчика, чтобы начать играть, возиться, проказничать? Чего-нибудь вроде, например, попугая, который нахохлившись бормочет: «день… день… добрый день»? Чего-нибудь вроде воздушного змея с хвостом из пучка травы, который на шнуре бездумно взмывает в небо и уже оттуда, покачиваясь на ветру, добродушно улыбается тебе своей змеиной улыбкой? Чего-нибудь для игр, а лучше всего — напарника по играм, ребенка того же возраста? Но второго ребенка на этой вилле на несколько семей, битком набитой взрослыми, нет.

Единственному «человеку играющему» во всем доме, состоятельному пражанину Камилло Гутману (он помог Матросику открыть собственное дело и стал его негласным компаньоном после того, как Матросик после долгих колебаний и проволочек, так и не получив всего причитающегося, расстался с Бруно Виммером; Виммер решил оставить общую лавку себе и выплатил Матросику лишь половину его взноса, пояснив, что у него трудности с ликвидными средствами), хоть и предоставляют в нашей квартире самую красивую угловую комнату в качестве гостевой, но этот самый Гутман пользуется ею только от случая к случаю, наезжая в Вену, да и то, как правило, является заполночь. Мы с ним изо всех обитателей дома понимаем друг друга лучше всего. У нас одинаково игровое представление о жизни, у Камилло Гутмана и у моего младенческого «я».

Богатство (с отцовской стороны), пражский банк Гутмана, не разорившийся и после «черного понедельника» на Уолл-стрит, — облегчает это, равно как и земельные участки, средневеково-готическое здание «На небесах» в Зальцбурге, в котором размещены одноименные гостиница и ресторан (унаследованные с материнской стороны). В гимназии он учился не слишком напрягаясь, а перед выпускными экзаменами и вовсе ее оставил, однако он превосходно владеет чешским, французским и английским, преподанными ему гувернанткой и домашним наставником еще в том возрасте, когда мальчик только начинал мыслить самостоятельно (соответственно, Гутману при желании легко удаются каламбуры макаронического свойства, он может изобретать их на балу, между вальсом и галопом). Образованным человеком его назвать нельзя, однако он, несомненно, человек светский, — и в то время, когда он впервые привлек к себе мое внимание, он хранил замечательные воспоминания о часах застольных и любовных забав в знаменитом пражском заведении «Гого», расположенном по адресу Гемзенштрассе, дом 6.

Пражское заведение «Гого» славится тем же или примерно тем же самым, что и салон мадам Розы в Вене, однако сколько игры в самом звучании этого слова — Гого! А не тянет тебя сегодня в «Гого»? А пошли в «Гого»! Там и поесть можно превосходно, да и шампанского выпить, а поэт Франц Верфель сидит, должно быть, у рояля, а сам Пиккавер поет арии из опер Верди, совершенно бесплатно и гораздо лучше, чем в опере, потому что и сам он в «Гого» чувствует себя куда лучше! Тебе ведь не обязательно устраиваться на простынях с изящной монограммой «Гого», салон Гольдшмида (таково официальное название заведения) можно покинуть в любой момент, можно удалиться по мраморной дорожке с орнаментом из виноградных лоз. Да здравствует Бахус! Да здравствует Гого!

Камилло Гутману нравится, когда друзья по юношеским забавам именуют его Гого Гутманом. Однако в салоны мадам Розы и Гольдшмида, к счастью, как сказал бы мой прадед Соломон из моравского гетто, прознай он об этих злачных местах для крупной буржуазии Вены и Праги, — к счастью, даже в наш просвещенный век младенческое «я» в его нежном возрасте в такие салоны поиграть не пускают.