Австро-Венгерская империя

Со стороны Франции Австро-Венгрия, однако, не могла рассчитывать на снисхождение. Как отмечает французский историк Ж. Беранже, «радикалы, находившиеся у власти [во Франции] с начала века и победившие на выборах 1914 года, хотели республиканизировать Европу... Это было невозможно... без разрушения монархии Габсбургов» (Berenger, 285—286). Неудивительно, что именно во Франции нашла наибольшую поддержку деятельность Чехословацкого национального совета. Французы помогали совету создавать воинские подразделения из числа австро-венгерских пленных и дезертиров — чехов и словаков. Эти так называемые легионы принимали в 1917—1918 гг. участие в боевых действиях на Западном фронте и в Италии — под французским командованием, но с собственными знаменами, командирами и т. п.

Что касается Италии, то она, несмотря на военные поражения, продолжала настаивать на соблюдении условий Лондонского соглашения 1915 г. Итальянское правительство руководствовалось сугубо империалистическим стремлением расширить свою территорию за счет южных областей Австро-Венгрии. Хотя в качестве идеологического обоснования вступления Италии в войну в 1915 г. использовалось намерение освободить из-под власти Габсбургов итальянское меньшинство в Трентино и Далмации, экспансионистские устремления Италии шли гораздо дальше этих областей (стоит отметить также, что в Далмации итальянцы составляли лишь 2% населения, в то время как подавляющее большинство жителей провинции были славянами).

Как бы то ни было, вплоть до весны 1918 г. ликвидация габсбургской монархии не входила в число приоритетных военно-политических целей Антанты. Перелом произошел после того, как получила неожиданное продолжение «афера Сикстуса». 2 апреля 1918 г. министр иностранных дел Австро-Венгрии О.Чернин выступил перед членами городского собрания Вены. Граф находился в каком-то странном, взвинченном состоянии, и, очевидно, только этим можно объяснить его в высшей степени странное и необдуманное заявление о том, что новый французский премьер Клемансо якобы зондировал у него, Чернина, почву относительно готовности дунайской монархии к мирным переговорам. (В действительности дела обстояли совершенно иначе — мирные инициативы исходили от Габсбургов. Если же Чернин имел в виду консультации между французским офицером графом Арманом и австрийским представителем графом Ревертерой в Швейцарии осенью 1917 г., то Арман поддерживал контакт с предыдущим премьер-министром Франции А.Рибо; Клемансо не имел отношения к этим переговорам.) Чернин «по согласованию с Берлином» провозгласил: «Я... готов [к переговорам] и не вижу со стороны Франции иного препятствия на пути к миру, кроме претензий на Эльзас и Лотарингию. Из Парижа я получил ответ, что подобный подход не дает возможности вести переговоры».

Клемансо, узнав о. заявлении Чернина, ответил коротко: «Граф Чернин лгал!» Однако австрийский министр упрямо настаивал на своей правоте, что вообще трудно объяснить иными причинами, кроме его болезненного самолюбия и нестабильной психики. Тогда 12 апреля по распоряжению Клемансо были обнародованы письма Карла I, адресованные принцу Сикстусу, но предназначавшиеся французским властям. В первом из них, как уже говорилось, претензии Франции на Эльзас и Лотарингию признавались справедливыми. Таким образом, граф Чернин грубо и совершенно необоснованно подставил под удар своего императора; поведение министра, несомненно, можно расценивать как «чудовищный гибрид политической решимости и дипломатического дилетантизма» (Кайзеры, 471). Даже если допустить, что графу не были известны все подробности первого письма Карла, он знал о самом существовании обоих посланий и потому должен был соблюдать максимум осторожности, затрагивая деликатную тему мирных переговоров с Францией. Увы, Чернин поступил совершенно иначе.

Карьера графа Чернина на этом закончилась, через несколько дней он вынужден был подать в отставку. Но необдуманные