Но десятка европейских кварталов в центре Сараева, да и всех других габсбургских преобразований, конечно, не хватало для того, чтобы из Боснии и Герцеговины в реальности получилось полотно в стиле Альфонса Мухи. Для подавляющего большинства местных сербов, мусульман, хорватов процветание так и осталось несбывшейся мечтой. Хотя в Боснии заметно выросло число школ, а количество учащихся менее чем за полвека удвоилось (до 40 тысяч), к 1910 году 87 % боснийцев все еще не знали грамоты. Развивались металлургия, горное дело, текстильное производство, но основой экономики оставалось сельское хозяйство, а девять десятых населения области составляло крестьянство. В Вене и Будапеште, кстати, не торопились с проведением земельной реформы, в основном сохранив в Боснии турецкие правила: десятина выплачивалась в счет государственных налогов, еще треть доходов полагалась землевладельцам. Эти поборы оставались вечным источником социальной напряженности, зато обеспечивали империи лояльность мусульманской элиты, сохранявшей привилегии (“Перестав однажды быть турками, богатые мусульмане скорее, чем другие боснийцы, смогут стать добрыми и верными австрийцами”, – надеялся современник). Но народная память оставалась цепкой, национальные обычаи менялись медленнее облика улиц. Даже в мелочах: в Сараеве, скажем, и в начале ХХ века бытовало деление города на махаллы, как при турках, несмотря на то что уже давно придумали новое административное устройство города, разбив его на районы-которы.
Вена и Будапешт, уважая соглашение с Константинополем, на исламские свободы боснийцев не посягали. Один из австро-венгерских чиновников в Боснии, барон Рудольф Кучера, остроумно сформулировал суть имперской религиозной политики в Боснии: “Мы одинаково фанатичны для всех трех культов”. Колониальная администрация, впрочем, отдавала предпочтение католицизму, надеясь, что хорваты сыграют в многоконфессиональном обществе интегрирующую роль. Это сказалось даже на городской топографии. Новая власть ограничила пределы разраставшейся Башчаршии. Южную сторону квартала ремесленников и торговцев очерчивала облагороженная Миляцка. Впоследствии эта набережная была названа по имени австро-венгерского наместника барона Иоганна фон Аппеля, который в 1906 году скончался на своем трудовом посту в возрасте восьмидесяти лет, верой и правдой прослужив императору в сараевском далеке почти четверть века. На восточной оконечности Башчаршии как раз и построили здание вечницы, на западной – возвели солидный католический собор Святого Сердца Христова в неоготическом стиле. Хорват Иосип Ванцаш в последние годы XIX столетия спроектировал этот храм по примеру собора Богоматери в Дижоне, за что получил Рыцарский крест. Через несколько лет на другом берегу реки, в районе Бистрик, тот же Ванцаш, отличавшийся завидной творческой плодовитостью (за три десятилетия работы в Боснии он реализовал более двухсот проектов – от дворцов, жилых домов и школ до отелей, казарм, почты, кладбища, банка, да еще целых семьдесят церквей), воздвиг храм Святого Антония Падуанского при францисканском монастыре.
К той поре главные православные объекты культа в Сараеве уже давно были построены. Старая церковь Святых Архангелов Михаила и Гавриила в Вароше многократно перепланировалась, в последний раз – в начале XVIII века. Другой важный православный храм, собор Пресвятой Богоматери, построил еще при турках, но в стиле барокко с элементами византийской архитектуры Андрия Дамьянов. Синагогу Ашкенази (сейчас – единственный действующий иудаистский храм) возвели в 1902 году по эскизам Карела Паржика. Старую еврейскую молельню, которая и при султане, и при императоре регулярно горела, в 1909 году после очередного несчастья основательно обновили: заменили крышу, провели электричество. В этом помещении расположен теперь Еврейский музей.
ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ
ИОСИП БРОЗ ТИТО,
солдат и вождь