Автобиографические записки.Том 3

Шла я по Ломанскому переулку. Началась тревога. Быстро налетела эскадрилья вражеских самолетов и стала бомбить. Я вбежала в подъезд ближайшего дома и попала на полутемную лестницу. Там уже в уголке стояла трепеща очень слабенькая и тощая старушка. За мной вбежал мальчик лет 12, бедно одетый и несший какой-то тяжелый сверток. Положив его бережно на ступени, он стал рядом и принялся внимательно оглядываться.

При каждом ударе старушка вздрагивала, крестилась, иногда стонала и что-то тихонько шептала. Видно было, как она болезненно переживала вражеский налет. Мальчик несколько раз взглянул на нее, а потом ласково и убедительно стал ее успокаивать, говоря: «Бабушка, ты не бойся, не огорчайся, обстрел далеко, не в нашем районе. А что так громко грохочет, так это от каменных стен так сильно раздается. Вот и сейчас удар. Это ничего — от нас далеко!» — уговаривал он старушку.

Мы остались невредимы. Налет кончился, зазвучал отбой. Когда старушка первая вышла на улицу, мальчуган, лукаво подмигнув мне глазом и смеясь, сказал: «Знаешь, я ей нарочно все врал. Налет был здесь, над нами. Чтобы успокоить, я обманывал ее!» И он выбежал на улицу.

Когда я вышла на улицу, то была поражена. Семь огромных воронок зияли на таком небольшом пространстве, как Ломанский переулок между проспектами Лесным и Карла Маркса. В них видны были развороченные канализационные и водопроводные трубы, вскопан асфальт на мостовой и тротуарах. Немцы, видимо, стремились бить по клиникам Военно-медицинской академии и по Выборгскому дому культуры.

Все это для меня забываемо. Но забыть мальчика, который, несмотря на опасность и возможную собственную гибель, хладнокровно, с душевной тонкостью и добротой поддерживал и ободрял другого человека, я не могу до конца своей жизни.

Дневник от 24 мая 1942 года

«…Был у меня сегодня мой племянник Петюнчик Остроумов. Ему 15 лет. Бледен, как покойник, волочит ноги, худ невозможно. Опирается на палку. Темно-русые волосы вылезли, и голова покрыта каким-то беловатым пухом. Бедный мальчик! Когда он уходил, я послала с ним Нюшу, чтобы она помогла ему сесть в трамвай».

Дневник от 27 мая 1942 года

«…Опять был у меня Петюнчик. На какую-то крошечную долю, очень микроскопическую, ему лучше. Сидел у открытого окна, смотрел на прекрасное небо, весенние облака и зеленеющие деревья и тихонько говорил: „Как хорошо!“

Он очень слаб и вял. Смотрит бледными, печальными глазами. Скучает один дома — бабушка умерла. Боба умер, мама уходит на работу…

Всеобщее увлечение огородами. Очень многие уезжают за город на Всеволжскую и другие места, где Ленсовет отвел большие участки под огороды. Даже здесь, на улицах и скверах Ленинграда, люди копают грядки и засевают их.

Нюша тоже заразилась общим настроением и копает две грядки на нашем маленьком дворе. Посеяла укроп, салат, редис».

Дневник от 29 мая 1942 года

«…Я очень быстро и сильно ослабела после двадцати дней плохого и скудного питания, которое продолжается и до сегодняшнего дня. Задерживают выдачу академического пайка. За последние три месяца я больше похудела, чем за весь прошлый год. Вчера я вышла погулять, но меня качало во все стороны от слабости. Голова кружилась, ноги, точно из ваты, нетвердо ступали. Вернулась домой. Была Анастасия Осиповна. Ужасно похудела, так как только вчера получила академический паек, который должны были выдать месяц тому назад».

Дневник от 30 мая 1942 года

«…Был опять Петюнчик. Бледен. Слаб, двигается очень медленно, еле передвигая ноги. Сделал из моего окна акварелью хороший этюд деревьев, неба и части здания кафедры анатомии».

Дневник от 4 июня 1942 года

«…Вчера мне передали копию следующей телеграммы: „Комитет искусств считает необходимым вывезти следующих художников: Лишева, Остроумову-Лебедеву, Боголюбова, Верейского, Пинчука, Катонина[216] город Ярославль базу Академии художеств возможный срок вывоза телеграфируйте“». Телеграмма была прислана в Управление по делам искусств Б.И. Загурскому.

Привожу выдержки из моего ответного письма Борису Ивановичу Загурскому:

«Уважаемый Борис Иванович, вчера Петр Евгеньевич ознакомил меня с содержанием телеграммы, присланной Вам из Москвы Комитетом искусств. Борис Иванович! Я не могу и не хочу уезжать из Ленинграда.

Сейчас я много работаю. Заканчиваю главы II тома моих „Записок“ и подбираю необходимый материал для III тома на случай отъезда. Бесконечно благодарю Вас за заботу обо мне и за все. Мне это дает бодрость работать и жить…»

Дневник от 7 июня 1942 года

«…Как мне хочется нашей победы! Нашего освобождения! Так хочется дожить до этого времени, когда наш город перестанет страдать и начнет возрождаться. А что это будет, я верю этому, глубоко верю, убеждена».